Какие люди больше нравятся собаки

С одной стороны, на многих языках мира словом «пес» можно человека оскорбить или унизить. Ветхий Завет изобилует сценами, где собаки предстают в самом что ни на есть негативном свете: собаки лижут кровь, вытекающую из ран царя Ахава; Давид «как собаку» убил Голиафа. На древнееврейском языке словом kelev («собака») называли проституток или лжепророков.

С другой стороны, в самых разных культурах каким-то конкретным разновидностям собак отводилось в высшей степени почетное место, идет ли речь о собаке-друге — статусе, имеющем по меньшей мере античные корни, — или о сторожевых, охотничьих и боевых псах. Мы уже говорили о том, что собакам отдавали высшие почести еще в доисторические времена, что подтверждается находками фигурок, изображающих собаку.

Ту же амбивалентность в отношении к собакам можно найти в Древней Греции, где слово kuôn («собака») использовалось в уничижительном смысле, в качестве ругательства. Тем же словом называли философов-киников.

Мы видим устрашающую фигуру пса Кербера о трех головах, который стережет врата в Аид. Но в то же самое время собака могла служить символом верности: пес Аргус был единственным, кто узнал Одиссея, вернувшегося из многолетнего плавания. По легенде, чтобы вновь привлечь к себе внимание толпы, Алкивиад отрубил хвост своей очень дорогой и редкой собаке, и о нем заговорили. <…>

Более забавно, но не менее выразительно выглядит то же противоречивое отношение к собакам со стороны философов, которые неизменно всеми возможными способами возводили непреодолимый барьер между животным и человеком. Сам Декарт во время вынужденной ссылки коротал дни со своим псом, которому дал весьма яркое имя, не имеющее ничего общего с «животным-машиной»: Мсье Грат. Огюст Конт решительно отделил Человечество от всех других групп живых существ и поместил его на вершине своей философской системы.

В системе Конта Человечество объединяет всех существ, и живых и мертвых, которые способствуют духовному развитию общества.

В соответствии с таким определением Конт безо всякого колебания исключил из понятия «Человечество» некоторых людей, однако включил туда некоторых… собак, которые, по его мнению, существенно помогли людям и тем самым внесли свой вклад в движение Человечества к позитивной стадии развития.

<…> Эпитеты, которыми человек награждает собаку, и те чувства, которые он к ней испытывает, пугающе близки к тем, что характерны для его взаимоотношений с себе подобными. Данные антропологии говорят сами за себя: во многих культурах арсенал языковых средств, используемых в отношении Canis familiaris, во многом близок тому, который человек применяет, чтобы дать определение тем или иным человеческим существам — или выразить свое к ним отношение. Собаку называют «рабом», «трудягой», «изгоем», «бродягой», — но и «другом», и «малышом» ее называют тоже и ведут себя с ней соответственно.

Эмпатия по отношению к животному: разлад с людьми?

Схожесть эмоций, которые мы испытываем по отношению к животным и к собственным соплеменникам, во многом объясняет, почему тема животного настолько часто возникает в рассуждениях о природе человека — и наоборот. Когда речь заходит об установлении границ между разными категориями людей внутри человеческого рода, на выручку часто приходит образ животного. Так, например, расистская риторика сравнивает с животными отдельные категории людей, называемые «низшими расами». И наоборот, когда говорят о характере животного и манере обращения с ним, неизбежно упоминают качества, составляющие сущность человеческой природы.

Бесконечная, ставшая почти универсальной игра перекрестными ссылками между животным началом в человеке и человеческим — в животном стала основанием для создания одной гипотезы, которая, применительно к современному обществу, пытается объяснить природу свойственной нам манеры воспринимать животных.

Гипотеза эта выдвигает ряд аргументов для объяснения причин, по которым в наши дни значительная часть людей, особенно в развитых странах, испытывает чувство эмпатии по отношению к животным вообще и к собакам в частности.

Особое внимание исследователей привлекают два современных феномена: лавинообразный рост числа животных-компаньонов и обострение чувства сострадания по отношению к животным.

По мнению сторонников данной теории, оба этих явления, по сути, представляют собой оборотную сторону стремления человека — вне зависимости от степени осознанности этого стремления — отстраниться от остальных людей или, во всяком случае, от какой-то конкретной группы людей. Иными словами, отношение человека к животным — всего лишь пена на поверхности его отношений с людьми, а точнее, следствие разлада этих отношений. Животное-компаньон — не более чем паллиативное средство от одиночества и эмоциональной пустоты, возникших в результате кардинальных, едва ли не на уровне мутации, изменений в современном обществе. Что же касается обостренной чувствительности по отношению к страданиям животных, то в рамках этой гипотезы оно представляется симптомом другого явления, а именно постепенной девальвации моральных ценностей и уменьшения значимости человеческой личности. При этом все чувства человека перенаправляются на животное, которое представляется образцом «чистоты» и «невинности». То есть гипертрофированная любовь к животному объясняется обесцениванием личности в современном обществе.

Рассмотрим по очереди каждое из предложенных объяснений этих явлений, а также лежащие в их основе отношения человек — животное.

Собака-компаньон: эмоциональное замещение?

Мне представляется вполне очевидным, что повальное увлечение животными-компаньонами, захлестнувшее развитые страны, с большой долей вероятности может быть связано с изменениями в индустриальном обществе, повлиявшими на социабильность человека. В современном обществе отношения между людьми во многом определяются городским образом жизни, который приводит к своего рода обезличиванию конкретного человека и не может не сказываться на его способах общения с другими людьми.

Рушатся семейные связи, они становятся менее продолжительными, а кроме того, зачастую неоднозначными и ограничиваются довольно узким спектром: как правило, ядро семьи составляет пара с детьми. В то же время увеличивается количество одиноких людей и неполных семей.

Бесспорно, такие трансформации в обществе не могли не повлиять на отношение человека к животным и, прежде всего, на ту роль, которая отводится в семье животному-компаньону.

Однако с социологической точки зрения вопрос состоит именно в том, каким образом эти два феномена связаны между собой. Одно дело признать, что между ними существует определенная связь, и совсем другое — полагать, что собака при этом выступает в качестве своего рода эмоционального протеза или, даже более того, в роли иллюзорного отвлекающего средства, транквилизатора на лапах, позволяющего пережить психологически сложную ситуацию одиночества. На самом деле подобная трактовка представляет собой букет весьма спорных идей.

Прежде всего, «подмена чувств» предполагает, что животных-компаньонов вообще и собак в частности чаще всего заводят одинокие люди, ощущающие недостаток общения. И наоборот, там, где люди ведут яркую социальную жизнь и обладают широким кругом общения, мы должны встретить гораздо меньше собак и кошек, поскольку социально активные люди значительно меньше нуждаются в животных-компаньонах. Следовательно, если предположить, что собаки служат человеку в качестве своего рода заменителя нормального человеческого общения, то людям, чьи психологические потребности в этом плане удовлетворены, нет никакой необходимости заводить дома животное. однако подобное предположение не подтверждается эмпирическими данными.

Во многих семьях собак и кошек заводят вовсе не из-за отсутствия детей, а как раз наоборот, чтобы составить детям компанию. Люди, живущие в браке, имеющие детей, родителей и друзей, широкий круг общения на работе и отдыхе, часто испытывают к домашнему животному, с которым их связывают долгие и тесные отношения, самые нежные чувства. И наоборот, человек, по натуре замкнутый и нелюдимый может не проявлять никакой особой расположенности к животным.

Таким образом, наблюдения подтверждают, что отношения человека с животным служат скорее дополнением к его социабильности, чем компенсацией, восполняющей недостаток общения с людьми. Или же эти виды отношений существуют параллельно, никак не мешая друг другу.

Общение с животным не заменяет человеку его отношений с партнером по браку, другом или ребенком, оно их дополняет. Более того, отношения с животным сами по себе представляют для человека весьма существенную ценность. Удивительно, но некоторые люди, нисколько не страдающие от одиночества и вполне способные удовлетворить свою потребность в коммуникации с другими людьми, могут испытывать нехватку общения с животным-компаньоном. Как бы то ни было, потребность человека в животном определенно объясняется иными мотивами, нежели простым стремлением компенсировать прорехи в социальной жизни.

Эмпатия и человеческая природа

Второй недостаток гипотезы об эмоциональном замещении состоит в том, что она основана на следующем тезисе: полноценные социальные отношения возможны только между людьми. Исходя из этой посылки, все прочие связи человека следует считать неистинными, а то и вовсе патологическими. Нет смысла отрицать, что в некоторых случаях установление социальных связей с существами, не принадлежащими к виду Homo sapiens, и в самом деле может быть проявлением патологии. Однако, по большому счету, разве нельзя сказать то же самое и о некоторых отношениях с представителями нашего собственного вида? С научной точки зрения было бы не слишком оправданно безо всяких оговорок распространять подобное утверждение на все сферы человеческого опыта.

Что же на самом деле имеют в виду, когда говорят, что чувство эмпатии по самой своей природе должно быть направлено на других людей?

Если речь идет о культурных основаниях эмпатии, то ее содержание и направленность могут варьировать в зависимости от принадлежности к тому или иному обществу. В этом плане можно говорить о том, что способность испытывать чувство эмпатии является неотъемлемой чертой каждого человека как носителя определенных культурных традиций.

Если же, наоборот, предположить, что это качество имеет под собой некую природную основу и служит отличительной особенностью нашего вида, сам собой напрашивается следующий вывод: способность человека сопереживать другому существу была приобретена в результате естественного отбора. Представим, что в процессе эволюции человек научился с особой теплотой относиться, например, к существам с большими круглыми глазами, издающим тонкие жалобные звуки.

Если содержание и направленность приобретенной в ходе эволюции способности именно таковы, мы ничуть не ошибаемся, когда умиляемся при виде щенка, пусть даже причина, по которой это качество прошло эволюционный отбор, изначально была несколько иной. Способность к эмпатии, связанная с заботой о новорожденных детях, вполне могла увеличивать шансы наших далеких предков на выживание, поскольку давала им репродуктивное преимущество. Каковы бы ни были причины такого эволюционного приобретения, человек оказался способным испытывать аналогичные чувства ко всем существам похожего типа.

Мы на самом деле относимся с особой теплотой и умилением ко всем малышам — и человеческим, и звериным.

Не стоит исключать и того, что способность испытывать эмпатию по отношению к животному могла возникнуть не случайно. Это качество обеспечивало возможность эмоционального взаимодействия с животными, что, несомненно, давало нашим предкам селективное преимущество в суровых условиях окружающей среды. Поэтому способность к сопереживанию другому существу вполне могла стать таким же видоспецифическим качеством человека, как и многие другие.

Как бы то ни было, утверждать, что мы сами себя обманываем, умиляясь при виде щенка, в сущности означает то же самое, что спорить относительно вкусов.

В конце концов, эмпатия по отношению к животному ничуть не более ошибочна, чем любовь к хорошему вину или бретонским омарам. Мы любим то, что мы любим.

Было бы странно полагать, что, предпочитая те или иные блюда, мы совершаем ошибку только потому, что изначально таких блюд не существовало. Или же что наше удовольствие от еды не является истинным, поскольку наши гастрономические предпочтения не соответствуют вкусам древнего человека.