Какой породы был собака качалова

С Качаловым поэт познакомился весной 1925 года, а вместе с дружбой приобрел и счастливое для русской поэзии знакомство с его собакой. Джим, красивый и благородный представитель породы доберман, сразу особенно привязался к Есенину, да так, что не только радостно встречал его, когда поэт приходил в гости к Качалову, но и отпускать не хотел. Каждый уход Сергея Есенина от Качалова сопровождался долгим прощанием у дверей в прихожей с его собакой…

Само стихотворение «Собаке Качалова» появилось не случайно. Однажды после очередного долгого прощания Есенин дал актеру слово, что напишет о Джиме стихи и через несколько дней выполнил свое обещание. Сергея Александровича до конца жизни не оставляли мысли о верном друге Джиме. Даже когда поэт болел, он неизменно интересовался у любезного Василия Ивановича, как поживает его любимец. Некоторое время, в 1924-1925 годах, Есенин жил в Азербайджане, в пригородном от столицы городке Мардакян – в настоящее время здесь находятся его дом-музей и мемориальная доска. Так вот, поэт очень ждал, что Качалов приедет в Баку на гастроли и привезет с собой Джима…

Вот как Василий Качалов вспоминал об одном визите к нему в гостиницу, произошедшем во время бакинских гастролей МХАТА в мае 1925 года: «Приходит молодая, миловидная смуглая девушка и спрашивает: «Вы Качалов?» – «Качалов», – отвечаю. «Один приехали?» – «Нет, с театром». – «А больше никого не привезли?» Недоумеваю: «Жена, – говорю, – со мной, товарищи». – « А Джима нет с вами?» – почти воскликнула. «Нет, – говорю, – Джим в Москве остался». – «А-яй, как будет убит Есенин, он здесь в больнице уже две недели, все бредит Джимом и говорит докторам: « Вы не знаете, что это за собака! Если Качалов привезет Джима сюда, я буду моментально здоров. Пожму ему лапу – и буду здоров, буду с ним купаться в море…» Девушка передала записку и отошла от меня явно огорченная: «Ну что ж, как-нибудь подготовлю Есенина, чтобы не рассчитывал на Джима». Как выяснилось потом, это была та самая Шаганэ, персиянка». В записке было: «Дорогой Василий Иванович. Я здесь. Здесь и напечатал стихотворение Джиму (в газете «Бакинский рабочий» 7 апреля 1925 года – прим. авт.). В воскресенье выйду из больницы (болен легкими). Очень бы хотелось бы увидеть Вас за 57-летним армянским. А? Жму Ваши руки. С. Есенин».

И хотя в тот раз поэт так и не дождался четверолапого друга, приехав в Москву, он сразу же навестил актера и его пса. Оказывается, и с чужой собакой можно дружить так крепко.

Не правда ли, часто что-то давно понятное и знакомое вдруг предстает пред нами в новом, невиданном доселе образе? Но стоит лишь немного задуматься, и это непонятное становится вполне объяснимым…

«Такую лапу не видал я сроду…»

Артист московского Художественного театра В. И. Качалов, вспоминая первую встречу с Есениным, состоявшуюся весной 1925 года, пишет: «Это было, по-моему, в марте 1925 года. Мне друзья рассказали, мол, он давно знает вас по театру и хочет познакомиться. Рассказали, что в последние дни он шибко пил, вчера особенно, а сегодня с утра пьет только молоко. Хочет прийти ко мне почему-то непременно трезвым. Часам к двенадцати ночи я отыграл спектакль, прихожу домой… Небольшая компания моих друзей и Есенин сидят у меня… Поднимаюсь по лестнице и слышу радостный лай Джима – тогда псу было всего четыре месяца. Я вошел, увидел Есенина и Джима – они уже познакомились и сидели на диване, вплотную прижавшись друг к другу. Есенин одною рукой обнял Джима за шею, а другой держал его лапу и хриплым баском приговаривал: «Что за лапа, я сроду не видал такой!». Джим радостно взвизгивал, стремительно высовывал голову из-под мышки Есенина и лизал его лицо. Есенин встал и с трудом старался освободиться от Джима, но тот продолжал на него скакать и еще несколько раз лизнул его в нос. «Да постой же, может быть, я не хочу больше с тобой целоваться. Что же ты, как пьяный, все время лезешь целоваться!» – бормотал Есенин с широко расплывшейся детски лукавой улыбкой. Сразу запомнилась мне эта его детски лукавая, как будто даже с хитрецой улыбка…

Сидели долго. Пили. О чем-то спорили, галдели, шумели. Есенин пил немного, меньше других, совсем не был пьян, но и не скучал, по-видимому, был весь тут, с нами, о чем-то спорил, на что-то жаловался. Вспоминал о первых своих шагах поэта, знакомстве с Блоком. Рассказывал и вспоминал о Тегеране. Тут же прочел «Шаганэ». Замечательно читал он стихи. И в этот первый вечер нашего знакомства, и потом, каждый раз, когда я слышал его чтение, я всегда испытывал радость от его чтения. У него было настоящее мастерство и заразительная искренность…

Джиму уже хотелось спать, он громко и нервно зевал, но, очевидно, из любопытства присутствовал, и, когда Есенин читал стихи, Джим внимательно смотрел ему в рот. Перед уходом Есенин снова долго жал ему лапу: «Ах ты, черт, трудно с тобой расстаться. Я ему сегодня же напишу стихи. Приду домой и напишу…».

К немалому удивлению хозяина Джима, поэт сдержал слово. Качалов вспоминает: «Прихожу как-то домой – вскоре после моего первого знакомства с Есениным. Мои домашние рассказывают, что без меня заходили трое: Есенин, Пильняк и еще кто-то, Тихонов, кажется. У Есенина на голове был цилиндр, и он объяснил, что надел цилиндр для парада, что он пришел к Джиму с визитом и со специально ему написанными стихами, но так как акт вручения стихов Джиму требует присутствия хозяина, то он придет в другой раз. И все трое молча ушли. Молча – и «нам показалось, – добавили мои домашние, – что все трое как будто слегка пошатывались…».

Прощальный привет

Из книги «Воспоминания» Василия Качалова…

«А вот и конец декабря в Москве. Есенин в Ленинграде. Сидим в «Кружке». Часа в два ночи вдруг почему-то обращаюсь к Мариенгофу:

– Расскажи, что и как Сергей.
– Хорошо, молодцом, поправился, сейчас уехал в Ленинград, полон всяких планов, решений, надежд. Был у него неделю назад, просил тебе кланяться. И Джиму – обязательно.
– Ну, – говорю, – выпьем за его здоровье.

Чокнулись.

Все подняли стаканы. Нас было за столом человек десять. Это было два часа ночи с 27 на 28 декабря. Не знаю, жил ли, дышал ли еще наш Сергей в ту минуту, когда мы пили за его здоровье.

– Кланяется тебе Есенин, – сказал я Джиму под утро, гуляя с ним по двору. Даже повторил: – Слышишь, ты, обалдуй, – кланяется тебе Есенин.

Но у Джима в зубах было что-то, чем он был всецело поглощен – кость или льдина, – и он даже не покосился в мою сторону. Я ничем веселым не был поглощен в это полутемное, зимнее, морозное утро, но не посетило и меня никакое предчувствие или ощущение того, что совершилось в эту ночь в ленинградском «Англетере».

Так и не почувствовал, по-видимому, Джим пришествия той самой гостьи, «что всех безмолвней и грустней», которую так мучительно ждал Есенин…».

В семье Качаловых до сих пор хранится портрет Джима, выполненный известным живописцем и графиком Николаем Павловичем Ульяновым. Как бы то ни было, привязанность Есенина к псу на самом деле была заметна и приятна всем троим: Есенину, Качалову и «милому» Джиму.

Собачья любовь к природе

Татьяна Федоровна, мать поэта, рассказывала, что Сергей Александрович очень любил все живое, природу, родное село. Мы с детства помним картины есенинской Руси, где все: топящаяся печка и собачий закут, некошеный сенокос и болотные топи, гомон косарей и храп табуна – становится объектом благоговейного чувства поэта.

Животный мир у Есенина – часть природы: живой, одушевленной, разумной. Его звери не басенные аллегории, не олицетворения человеческих пороков и добродетелей. Это действительно «братья меньшие», у которых свои думы и заботы, свои горести и радости.

Счастлив тем, что целовал я женщин,
Мял цветы, валялся на траве
И зверье, как братьев наших меньших,
Никогда не бил по голове…

С древних времен конь, корова, собака и кошка сопровождали человека в его нелегком труде, делили с ним и радости, и беды. И Есенин вводит этих животных в свои повествования о крестьянском быте, как неотъемлемую часть жизни. Корова – поилица и кормилица крестьянской семьи. Но это, казалось бы, совершенно непоэтическое существо вырастает у Есенина до символа России, которая представляется поэту в образе коровы – земли, текущей «молочными реками». Летом 1921 года поэт рассказывал своему другу Ивану Грузинову, энергично жестикулируя руками: «Кто о чем, а я о корове. Знаешь ли, я оседлал корову. Я еду на корове. Я решил, что Россию следует показать через корову… Без коровы нет России». Вот эти строки:

О родина, счастливый
И неисходный час!
Нет лучше, нет красивей
Твоих коровьих глаз…

Если кому интересно: поэт упоминает о корове в 12 стихотворениях, среди которых следует отметить стихотворение «Корова», в нем Сергей Александрович наделяет животное человеческими мыслями и чувствами. Автор описывает конкретную бытовую и жизненную ситуацию – старость животного:

Дряхлая, выпали зубы,
Свиток годов на рогах…

И дальнейшую участь – «скоро свяжут ей петлю на шее и поведут на убой». Как же надо сродниться с живой природой, чтобы сказать о корове простые и горестные слова! Есенин однажды написал об одном знакомом поэте: «Он пришел целовать коров…» Впрочем, отношение к корове у поэта порой доходило до курьеза. После возвращения с Айсидорой Дункан из заграничной поездки Есенин признавался тому же И. Грузинову: «Как только мы приехали в Париж, я стал просить Изадору купить мне корову. Я решил верхом на корове прокатиться по улицам Парижа. Вот был бы смех! Вот было бы публики! Но пока я собирался это сделать, какой-то негр опередил меня, всех удивил: прокатился на корове по улицам Парижа. Вот неудача! Плакать можно, Ваня!»

С не меньшей нежностью Есенин относился и к лошади. Конь в жизни крестьянина всегда был первым помощником, работа в поле не обходилась без коня, помогал перевозить грузы тоже конь, в ратном бою воин был всегда на коне.

Весенний день звенит над конским ухом
С приветливым желаньем к первым мухам.
Но к вечеру уж кони над лугами
Брыкаются и хлопают ушами.

Известен случай (воспоминание Всеволода Рождественского), когда группа московских писателей, вернувшись ночью из Ленинграда, потеряла из виду Есенина. «А где же Есенин?» – спросил кто-то. И тут все увидели, как несколько в стороне он стоял перед клячей уныло спящего на козлах извозчика и, стащив тугую перчатку, задумчиво трепал ее челку. Он говорил что-то шепотом, чуть наклоняясь к настороженно поднятому лошадиному уху». После такого факта, думается, нет никакой неискренности или ложной позы в строчках из стихотворения «Исповедь хулигана»:

И, встречаясь с извозчиками на площади,
Вспоминая запах навоза с родных полей,
Он готов нести хвост каждой лошади,
Как венчального платья шлейф.

В известном стихотворении «Я обманывать себя не стану» поэт опять признается читателю:

Я хожу в цилиндре не для женщин –
В глупой страсти сердце жить не в силе,–
В нем удобней, грусть свою уменьшив,
Золота овса давать кобыле.

С особой любовью относился Есенин к собаке, которая «была моей юности друг».

«Песнь о собаке» – одно из самых трагических стихотворений Есенина. Обычная житейская ситуация – у собаки-матери отняли и утопили ее детей – осмысливается поэтом как разрушение мировой гармонии. Человеческая жестокость здесь нарушает гармонию Мира. Поэтому в конце стихотворения действие происходит одновременно в двух измерениях – конкретно-бытовом и «космическом». Так подчеркнута глобальность частного факта: разрушить счастье одного живого существа – значит разрушить гармонию Мира:

Покатились глаза собачьи
Золотыми звездами в снег.

Собака, у которой отняли щенков, обращается со своей болью к Вселенной, «в синюю высь». Поразительно точен и емок образ «звонко глядела» – это же взгляд звучит от горя! Есненин делает «нечеловеческую» боль достоянием человеческой души». Не зря, наверное, это стихотворение стало событием в русской поэзии: никто из поэтов до Есенина не писал о животных с такой нежностью и состраданием, с такой искренностью и драматизмом.

Максим Горький, вспоминая берлинскую встречу с поэтом в 1922 году, писал в очерке «Сергей Есенин»: «Я попросил его прочитать о собаке, у которой отняли и бросили в реку семерых щенят… Я сказал ему, что он, на мой взгляд первый в русской литературе так умело и с такой искренней любовью пишет о животных. «Да, я очень люблю всякое зверье», – молвил Есенин задумчиво и тихо… И когда произнес последние строки, на глазах его навернулись слезы… После этих слов подумалось, что Есенин больше, чем поэт, не столько человек, сколько орган, созданный природой исключительно для поэзии, для выражения неисчерпаемой «печали полей», любви ко всему живому в мире и милосердия, которое – более всего иного – заслужено человеком».

Образ собаки занял в творчестве поэта большое место. Сравнить с собакой для

Есенина значило – похвалить. Однажды он сказал своему приятелю, художнику Рыженко:

– У тебя, Илюша, прямо собачья любовь к природе!
– Почему же собачья? – удивился художник.
– Да как тебе сказать… Мне кажется, что по-настоящему любят и понимают природу только животные. И еще растения. Ты тоже, по-моему, не человек, а большая, умная и добрая собака. И если тебя ласково погладить, ты растрогаешься и заплачешь собачьими слезами…

Еще одно животное, которое очень давно «сопровождает» человека по жизни, – кошка. Она была необходимейшим животным в каждом крестьянском доме. Ее любили и с ней играли дети. Кошка воплощает в себе домашний уют, теплый очаг. Вот строки из стихотворения, посвященное сестре Шуре, «Ах, как много на свете кошек…», где Есенин вновь вспоминает свое детство и маленького любимца семьи – серого котенка:

Я еще тогда был ребенком,
Но под бабкину песню вскок
Он бросался, как юный тигренок,
На оброненный ею клубок.

Впрочем, есть еще одно стихотворение, которое считается едва ли не лучшим в творческом наследии поэта. Стихотворение «Лисица», в котором Есенин показывает безжалостное отношение людей к животным. Описание подстреленной лисицы звучит пронзительно:

Желтый хвост упал в метель пожаром,
На губах – как прелая морковь…
Пахло инеем и глиняным угаром.
А в ощур сочилась тихо кровь.

«Мокрый вечер липок и ал» – таково мироощущение раненой лисицы, для которой весь мир залит ее собственной кровью и трепещет дрожью. Для поэта нет чужой боли в мире – все мы связаны между собой.
Есенин оказался обладателем феноменального преимущества: его стихи лечат, и всерьез, тоску по природе. Даже слово «лечат» в данном контексте – есенинское слово:

Каждая задрипанная лошадь
Головой кивает мне навстречу.
Для зверей приятель я хороший,
Каждый стих мой душу зверя лечит.

Главной достопримечательностью Есенинского сквера в Белгороде стал памятник Сергею Есенину и псу Джиму из его стихотворения «Собаке Качалова». Памятник открыт в 2012 году на пересечении улиц Есенина и Буденного. Автор – заслуженный художник России Анатолий Шишков изобразил поэта в бронзе, в полный рост, а рядом – Джима, который протягивает лапу всем желающим. Окружает скульптурную композицию уютный сквер, где высажены четыреста деревьев – по числу стихотворных произведений великого поэта, которые, несмотря на прошедшие годы, звучат в сердцах людей, наполняя душу любовью, добром и верой.

Лилия ВИШНЕВСКАЯ