Какой породы была собака у шапокляк

Я встретил его случайно в тверской электричке, по дороге на дачу.

Всю дорогу, все три часа, он сидел в углу вагона под лавкой, периодически поглядывая в мою сторону. А я поглядывал на него. Когда на конечной вагон опустел, он так и остался сидеть там в углу. Я не спешил, до электрички на Бологое оставался ещё час с лишним.

– Ты чьё? – просто так спросил я, присев напротив.

Он втянул голову в плечи, вытаращил глаза, и неожиданно сделал лужу.

– Ах ты! Что, потерпеть не мог?

Я протянул руку, взял его за шкирку, и вытащил из-под лавки. От молчал, только громко хлопал глазами с длинными белёсыми ресницами.

– Конечная, братан. Приехали.

Однако стоило разжать пальцы, как его будто на резиночке затянуло обратно под лавку. Только нос и два глаза с любопытством торчали наружу.

– Ну, хорошо.

Я открыл рюкзачок, и достал пакет. В пакетике лежали две сосиски, и два куска булки. Это был мой обед. Я как раз планировал найти где нибудь укромный уголок и подкрепиться. При виде пакетика он снова громко хлопнул глазами и сглотнул.

– Смотри. Тебе половина, и мне половина. – сказал я и положил перед ним одну сосиску и кусок хлеба.

Сосиска исчезла сразу. Пока он дожевывал булку я убрал свою долю назад в рюкзак, и поднялся.

– Ну, пока, братан. А то в депо уедем. – сказал я и направился к выходу.

Он сидел уже там, на перроне. Ждал напротив двери, слизывая хлебные крошки с усов.

– Делов не знаю. – бросил я на ходу, и равнодушно прошел мимо.

Он бежал рядом, не отрывая взгляда от рюкзака. Так мы дошли до крайней лавки.

– Тьфу на тебя, сволочь. – сказал я, снова достал пакет, и вывалил перед ним остатки. Пакет скомкал, показал ему, и демонстративно затолкал в мусорку.

– Это всё. Понял?

Потом посмотрел на часы и отправился в город на поиски еды. Есть хотелось как из пистолета, а ехать ещё было ого-го. Да и в конце меня не ждал накрытый стол.

Уже в переходе я почувствовал какое-то неудобство при ходьбе. Знаете, когда жвачка прилипнет к ботинку. Вроде и не мешает, и в то же время испытываешь постоянный дискомфорт. Я глянул вниз. Он бежал рядом, прилипнув к левой кроссовке.

Даже неуклюжий бег свой он старался соразмерять с движением ноги, перемещаясь из-за этого какими-то сумасшедшими рывками. Наверное у встречных создавалось впечатление, что щенок норовит вцепиться мне в ногу.

Это его подобострастное неравнодушие к моей кроссовке вызывало просто таки непреодолимое желание остановиться, и отвесить ему хорошего пинка. Только постоянное присутствие посторонних сдерживало меня от этого привлекательного мероприятия. Стараясь не обращать на него внимания я вышел в город, и направился к летнему кафе.

Еда в кафе была омерзительна как по форме, так и по содержанию. Такая еда при всех своих недостатках имеет одно неоспоримое преимущество – ею очень быстро наедаешься. Всё время пока я ел он сидел где-то под столом, не подавая признаков жизни. А я внимательно изучал окрестности, прорабатывая пути отхода. Расположенный неподалеку пристанционный рынок был идеальным местом для того, что бы сбить любого хвоста.

Кой-как перекусив я собрал остатки еды на пластиковую тарелку, прихватил ещё объедки с соседнего столика, отошел за угол, и поставил тарелку под дерево на траву. Мне нужно было выиграть время. Всего минутку. Что бы эта тварь отлепилась от моего ботинка. И пока он с громким чавканьем и хрустом, хлопая ушами по траве, засасывал в себя содержимое тарелки, я скрылся среди палаток.

Мой план удался. Ура-ура! Незамеченным пройдя сквозь торговые ряды я купил по дороге кой-какой еды, вышел с другой стороны, и что бы хоть как-то убить время направился к ближайшему магазину.

Я стоял у прилавка, рассматривая что-то в витрине, когда над ухом раздался отвратительный скрипучий голос.

– Молодой чеаэк! У нас с собаками нельзя!!!

Я посмотрел вниз. Он сидел задрав голову, и из одной ноздри у него стекала сопля, а из другой торчала недоеденная макаронина.

– Это не моя. – сказал я, брезгливо отстранившись.

– А чья?

– Откуда я знаю?

В этот момент он громко чихнул. Макаронина покинула нос и со свистом улетела куда-то за прилавок.

– Будь здоров! – сказал я чихнувшему, а продавщице добавил:

– Видите? Правду не моя.

– А ну-ка пошла вон! – зашипела тётка через прилавок и топнула ногой.

Он подпрыгнул, вытаращил глаза, спрятался за мою ногу, присел, и сделал лужу.

– Ах ты! – страшным голосом завопила тётка, и рванула в зал. Я думал она снесёт прилавок, потому что габаритами явно превосходила проход, но она проскользнула по нему как пуля по стволу и кинулась к нам. К ней на помощь уже бежали с разных концов магазина ещё две таких же колобушки.

Аккуратно переступив через лужу, я как ни в чем ни бывало направился к выходу, с удовольствием прислушиваясь, как сзади три толстых тётки с матом гоняются по магазину, гремя и роняя торговое оборудование и товары народного потребления.

Он догнал меня уже у станции. Его и без того придурковатый экстерьер от гонок с тётками и следов мокрой швабры приобрёл какой-то совсем уж залихватский вид. Меня разобрал смех.

– Ну ты и придурок! – ржал я. – Таких придурков ещё поискать. Свалился на мою голову.

Мы прошли подземным переходом в обратном направлении и спустились на низкую платформу. Электричка на Бологое уже стояла под парами. Я запрыгнул в тамбур и оглянулся.

Он попытался проделать то же самое, уцепился кривыми лапами за нижнюю ступеньку, попытался подтянуться, сорвался, перевернулся в воздухе, и упал на спину. Полежал, удивлённо тараща глаза, попробовал проделать то же самое ещё раз, снова треснулся, и жалобно заскулил.

– Вот так вот, дружище! Пока-пока! – сказал я злорадно, показал ему язык, и поправив на плече рюкзачок, прошел в вагон.

До самого отправления я настороженно прислушивался, не раздастся ли со стороны двери знакомое хлопанье ушами, и только когда машинист объявил “Осторожно, двери закрываются! Следующая станция Пролетарская!” – вздохнул с облегчением. Наконец можно было расслабиться и насладиться одиночеством битком набитого вагона.

И вдруг, буквально за секунду до того, как лязгнули двери, из тамбура раздался отвратительный писклявый девичий голос.

– Ути мой масенький! – с омерзительным присюсюкиванием сказал он. – Не можешь забраться?! Давай я тебе помогу! Ты мой халосый! Забыли тебя, да?

“Твою мать!” – сказал я про себя. И тут другой голос, пропитой и хриплый, прокашлял.

– Забыли, как же! Специально бросили! Сволочи! Убивать надо таких! Заведут собаку, и бросят! Хоть бы один мне попался, я б ему!

Народ в вагоне стал с интересом прислушиваться к происходящему в тамбуре. Я незаметно втянул голову в плечи. По проходу шла стайка девчонок-студенток, а меж их ног радостно семенил, подметая ушами пол, сами понимаете кто.

Когда стайка с шумом прошелестела мимо, я уже решил, что пронесло. Но пробежав по проходу пару метров он вдруг встал как вкопанный, завертел башкой, и сдал назад. Пометавшись между лавками обнаружил мой левый кроссовок, облегченно вздохнул, и забрался под лавку.

Народ в вагоне стал недружелюбно косится в нашу сторону. Что бы как-то продемонстрировать окружающим, что я не имею к этому ровным счетом никакого отношения, я подобрал ногу, топнул, и громко сказал “Кыш!”, стараясь при этом изобразить на лице вид гордый и непричастный.

– Дядя, дядя! – сказала вдруг маленькая девочка напротив, и ткнула пальцем мне между ног. – Ваша собачка описалась!

Я опустил глаза и увидел, как из-под кроссовок бежит тонкий ручеёк. Пару секунд тупо понаблюдав за навигацией я молча встал, взял рюкзак, и пошел в другой вагон.

Через пару шагов по левой кроссовке радостно захлопали чьи-то уши. Даже не оборачиваясь я знал, что за нами по проходу тянутся мокрые следы. Два с симпатичным рисунком – от моих кроссовок, и четыре от его отвратительных кривых лап.

* * *

Мы назвали его Гена. Не знаю почему. Надо же было его как-то назвать. Наверное сперва это был крокодил Гена, потом крокодил отвалился, потому что крокодила он напоминал мало.

Знаете, ни до ни после я не встречал настолько трусливой собаки. Я даже не представлял, что такие существуют. Он пугался всего. Любого стука, крика, шороха. Хлопнет дверь, гавкнет пёс, засигналит машина, сорвётся с крыши ворона, – Гена тут же спрячется за ногу и сделает лужу.

Исключительно по этой причине от избы он был отлучен. Так и болтался целый день по участку. Единственным его развлечением было общение с соседкой. Это не передать. Это надо было видеть.

Сзади к нам примыкал участок ужасно сварливой и скандальной бабули. Она с нами не разговаривала, не здоровалась, а едва завидев злобно шипела и бубнила какие-то проклятия. Никакого повода для такого отношения мы не давали, просто так она относилась ко всему окружающему миру.

Давно, когда мы только купили участок и устанавливали дипломатические отношения соседями, нам пришла в голову идея пригласить эту одинокую старушку на чай с тортиком. Результатом этого опрометчивого поступка стало заявление в милицию о том, что мы хотим её отравить с целью завладеть земельным участком.

Тортик в результате съел участковый, который ознакомил нас с заявлением, и ввёл в курс некоторых местных особенностей межличностных отношений. Ещё он сообщил по секрету, что соседка наша известна далеко за пределами садового товарищества под именем старухи Шапокляк. Больше мы с этой бабулей ни в какие контакты не вступали.

Занималась она обычно тем, то круглый день ковырялась на своём огороде, постоянно что-то злобно бубнила себе под нос, и периодически оглядывалась в поисках кого нибудь, кому можно испортить настроение.

И вот они с Геной внезапно нашли друг друга. С утра, едва завидев в огороде соседку, Гена бежал к меже, и начинал через межу на неё лаять. Собственно, эта бабуля была единственным объектом, на который Гена осмеливался лаять вообще.

Соседка тут же начинала лаять на Гену в ответ. Она обзывала его всякими нехорошими словами, и скликала на его голову все кары, какие могла придумать. Так они целый день, с перерывом на обед, лаялись. Иногда соседка, копаясь в грядках, находила какой нибудь камень, или старую картошку, и запускала в сторону Гены.

Попасть ей ни разу не удалось, да она наверное и не пыталась. Но каждый раз при обстреле Гена с визгом мчался в поисках ближайшей ноги, прятался за неё, и обоссывался. Если ноги поблизости не оказывалось, он с тихим визгом обоссывался там же, на месте. Соседке это весьма нравилось.

Прожил Гена у нас на даче месяца два, или три. И исчез так же негаданно, как и появился.

Пару раз в неделю мы ездили в город на рынок за продуктами. Для этого нужно было дойти до станции, и там сесть либо на электричку, либо на рейсовый автобус. Кто бы ни отправлялся в эту командировку, Гена неизменно сопровождал. Но только до станции. И там ждал возвращения.

В один прекрасный момент мы вернулись с рынка, и Гену на месте не застали. Странно. Может быть вернулся на дачу? Такого с ним никогда раньше не случалось, но вдруг? Нет, на даче его не было тоже. Ну, где-то бегает, решили мы. Собачье дело такое. Набегается, придёт.

Он не пришел. То есть мы его больше никогда не видели. Я для очистки совести ещё пару раз сходил на станцию, и по дороге на рынок какое-то время шарил глазами по окрестностям. Но скорее по привычке., чем с надеждой.

Сказать, что мы не расстроились – ничего не сказать. Это был настолько бессмысленный и никчемный пёс, что кроме стыда за него он не вызывал никаких эмоций. И исчезновение его мы восприняли скорей с облегчением, а я так и вовсе с некоей долей тихого злорадства. Как после отъезда изрядно надоевшего родственника.

– Я думаю, – сказала жена, – что он нагостился. Погостил-погостил, и отправился дальше. Я думаю почему-то, что он сел на электричку и уехал. Вот так же привязался за кем-то, и укатил.

Вполне возможно,. Как бы то ни было, ни радости от его появления, ни печали по поводу исчезновения этого несуразного явления животного мира никто не испытал.

Только день на третий наверное, или где-то так, я собирался на рыбалку, когда меня неожиданно окликнула сварливая старуха. Мало сказать, что я удивился. Впервые за несколько лет я услышал её членораздельную речь. Я подошел к меже и поздоровался.

– А вот это… – человечий язык давался старой ведьме с явным трудом.

– Что? – уточнил я.

– Дак собачка тут у вас была. Я её што-то не вижу.

– Пропала собачка. Убежала куда-то.

– Убежала… – эхом повторила старуха – Ай-ай… Жаль… А я ей тут косточек приготовила.

“Человечьих?” – хотел спросить я, но старуха меня опередила.

– Куриных косточек, сладких! Жалко…

Потом вздохнула, пожала плечами, и печально поплелась на свой огород.