Крымский хан порода собак
Когда-то в Крыму существовала особая порода собак, подобных которым не было нигде в мире. Многочисленные войны и социальные катаклизмы не пощадили эту породу, поставив ее на грань полного исчезновения. Вопрос о том, удастся ли возродить легендарных крымских овчарок, остается открытым.
Под Краснодаром несколько лет назад произошла такая история. Дорогу крутому джипу преградила отара овец, которая спускалась с гор. Чтобы компенсировать вынужденный простой, братки решили прихватить с собой барашка. Открыли заднюю дверь джипа, выбрали овцу покрупнее, забросили ее в салон, после чего, не торопясь, сели в автомобиль. Однако через несколько секунд они стремглав вылетели оттуда. Оказалось, что по ошибке братки забросили в джип волкодава. Хорошо еще быстро среагировали.
Но как же они могли перепутать собаку с овцой? Все дело в том, что это была не просто собака, а жемчужина отечественной кинологии — южнорусская овчарка, которую специалисты единодушно называют самой красивой из злобных, самой злобной из красивых. Эта собака отличается стремительностью (она самая быстрая из овчарок), непомерной силой, а также хитростью и коварством. Когда она охраняет овец, то катается по земле, в результате чего ее длинная шерсть спутывается и собака издали становится похожей на безобидную овечку. Но когда волки, не ожидающие подвоха, подкрадываются к овцам, волкодав делает стремительный бросок, сильнейшим ударом опрокидывает вожака стаи на землю и перегрызает ему глотку.
Что касается происхождения южнорусской овчарки, то в справочниках написано: «В образовании породы принимали участие ныне исчезнувшая крымская овчарка и крымская борзая, к сожалению, также не сохранившаяся до наших дней».
Вечно в Крыму, как говорил булгаковский Воланд, «чего не хватишься, ничего нет». Но что означает выражение «принимали участие»? Свечку, что ли, в зубах держали? А кто в таком случае был родоначальником этой породы? В известной книге «Служебное собаководство» ее автор А. П. Мазовер ответственно заявил: «Предки южнорусской овчарки — испанские овчарки, завезенные в Таврическую губернию в 1797 году вместе с мериносными овцами».
Эта версия вызывает большие сомнения. В июле 1797 года император Павел I действительно подписал указ, которым повелел «устроить в Таврической губернии небольшой завод испанских овец, от коего жители, пользуясь лучшего рода баранами, могут скорее поправить горских овец». Кроме того, царский указ предусматривал закупку собак «специальной испанской породы» на том основании, что им «приписывают особенную способность содержать стадо в сборе и защищать от хищных зверей». Однако попытка закупить овец и овчарок в Испании не увенчалась успехом, так как там началась война. Кроме того, в этот период правительство Испании приняло закон, запрещающий вывоз тонкорунных овец (мериносов) за пределы страны.
Но на этом история не закончилась. В 1803 году два француза — Рувье и Вассаль подрядились контрабандным путем добыть испанских овец и сделать так, чтобы в России их расплодилось видимо-невидимо. Им дали 100 тысяч рублей ассигнациями (огромные по тем временам деньги), сорок тысяч десятин земли в углу Днепровского уезда на Тендре и казенный транспорт для перевозки овец морским путем из Испании. За десять лет они должны были завести на каждой десятине по одной испанской овце. Рувье действительно раздобыл в Европе сто баранов, но привез их почему-то в Севастополь. Поначалу отару перегнали в Бахчисарай, после чего она с непонятной целью перекочевала ближе к Феодосии. Что с ней было дальше, неизвестно. Скорее всего, замечательных испанских мериносов сожрали волки, которых в ту пору в Крыму было великое множество. Французы, по-видимому, сослались на форс-мажорные обстоятельства и сочли свою миссию в России завершенной. Вовсе не исключено, что они действительно тешили себя надеждой не только сохранить, но и приумножить поголовье тонкорунных овец, но совершили непоправимую ошибку, захватив из Испании астурийских овчарок. А. П. Мазовер по этому поводу заметил: «Привезенные в Россию овчарки не отвечали запросам овцеводов. Основное, что требовалось от собак, — это защита от волков, а для этого мелкие астурийские собаки не были пригодны».
Но как же спасались от волков многочисленные отары крымских овец, которые паслись на яйле? Их охраняли злобные псы-бараки. В «Словаре тюркских языков» Махмуда Кашгарского (XI век) написано: «Барак — собака с лохматой и длинной шерстью, отличающаяся необычайной стремительностью и ловкостью. Считается лучшей среди собак». Существовала даже легенда, передаваемая из поколения в поколение потомками древнего рода крымских овцеводов, о том, что бараки произошли от человека: «Однажды злой колдун разгневался на чабана и превратил его в собаку, сказав при этом: «Чтоб никто никогда не увидел глаз твоих человеческих, они у тебя будут всегда закрыты шерстью…» Большой знаток Крыма писатель Евгений Марков так рассказывал о бараках: «Лохматые белые псы, высокие и худые. На вид они не особенно огромны, только необыкновенно свирепы; они на высоких ногах, поджары, лохматы и с очень длинными челюстями. Они умеют сами раскидывать цепь вокруг стада, отрезать волку дорогу, собираться сразу на один пункт, по голосу хозяина узнают даже оттенки его воли и слушаются его, несмотря на свою дикость». И какой был смысл в том, чтобы скрещивать бараков-великанов с астурийскими овчарками? Да это и невозможно было сделать, поскольку все «испанцы» героически погибли, защищая своих мериносов.
Есть и другая версия происхождения южнорусских овчарок. После неудачной затеи с французами землю в Днепровском уезде Таврической губернии в 1828 году отдали герцогу Ангальтскому Фридриху-Фердинанду, который присвоил своему поместью название Аскания-Нова (в честь немецкого местечка Аскания). По слухам, вместе с тонкорунными овцами он привез с собой южногерманских овчарок, которые и послужили основой для создания новой породы. Как выглядели эти овчарки, никто не знает. Неизвестно даже, были ли они вообще. Наверное, были, причем с большой долей вероятности их постигла участь астурийских овчарок. Крымские волки, прослышав о вкусных тонкорунных овечках, обитающих в Аскании-Нове, устраивали туда регулярные вылазки. В 1856 году герцог, устав воевать с волками, продал землю таврическому помещику Фейну. У того дело пошло на лад. Главным образом благодаря тому, что он обзавелся какими-то удивительными собаками. Как рассказывали очевидцы, три-четыре пса успешно охраняли от волков отару в полторы тысячи овец. Причем эти собаки первыми нападали на волков. После того как число таких собак по всему заповеднику было доведено до двухсот, волки и браконьеры сочли за лучшее обходить Асканию-Нову стороной.
В 1893 году замечательный кинолог Л. П. Сабанеев описал внешность этой собаки, назвав ее русской овчаркой: «Собака большого, даже громадного роста, с удлиненным волковатым туловищем и круглой мордой, густо обросшей длинной шерстью. Шерсть — на всем теле. Окрас белый. На голове — длинная шерсть, закрывает глаза, нависая со лба. Вследствие этой сильной оброслости голова кажется широкой и короткой, в действительности — череп длинный и узкий».
В 1913 году на международной выставке в Париже русская овчарка Ольга получила за экстерьер золотую медаль. В 1928 году в Москве на всесоюзной выставке собак эксперты приняли решение именовать эту породу южнорусской овчаркой. Но спустя два года в Берлине вышла в свет книга Вольдемара Фальц-Фейна «Аскания-Нова», на страницах которой была приведена старая фотография одной из собак заповедника. Подпись под фотографией была такой: Hirtеnhundе (Schafpudel, gennant Baraki). В переводе это означает: «пастушья собака (овчарка, которую называют барак)».
Интересно, что после Крымской войны 1853 — 1856 годов в Европе появились породы собак, подозрительно напоминавших крымских овчарок. Так, в 1863 году на первой выставке собак в Париже была представлена французская овчарка Бриан, а в 1965 году на выставке в Ислингтоне (Англия) феноменальным успехом у публики пользовалась дотоле совершенно неизвестная порода староанглийских овчарок (бобтейлов). Французских и английских офицеров, захвативших с собой на родину в качестве военного трофея похожих на медвежат щенков крымской овчарки, оправдывает то, что они сохранили породу, которая в России вскоре оказалась на грани полного исчезновения.
Первые невзгоды выпали на долю «южаков» в годы Гражданской войны. Известный российский биолог профессор Браунер рассказывал: «Аскания переходила из рук в руки между двумя враждующими армиями. Овчарки не пускали чужих людей, и за это их пристреливали. Когда я приехал в Асканию в 1923 году, то знаменитых овчарок уже не было. Осталось лишь несколько штук молодых».
Примерно то же самое происходило и в Крыму. Но это было лишь начало. После Гражданской войны на юге России была проведена массовая кампания по заготовке шкур. В августе 1929 года журнал «Собаководство» сообщил об итогах этой кампании: «по Херсонскому округу было заготовлено 1200 шкур длинношерстных собак, по Мелитопольскому округу заготовлено: овчарок дворовых 100 штук и пушистых собак 4000 штук. Таким образом, только по двум округам истреблено 5200 собак».
Породу южнорусских овчарок удалось сохранить только чудом. В 1930 году две из них — Грубиян и Ялта — произвели фурор на всемирной выставке в Нюрнберге (Германия), после чего в Джанкое был открыт единственный на всю страну питомник, куда собрали едва ли не всех оставшихся собак. В 1939 году в Симферополе состоялась первая выставка южнорусских овчарок, продемонстрировавшая, что порода успешно возрождается, но начавшаяся вскоре война нанесла по этим замечательным собакам сокрушительный удар. Если прочие псы прятались от оккупантов по подворотням, то «южаки» без боя буквально не отдавали ни пяди родной земли. Они не боялись даже танков. Хваленых немецких овчарок бараки, закаленные в схватках с волками, резали как хотели, за что немцы прозвали их «белокурыми бестиями» и безжалостно уничтожали. Все собаки Аскании-Новы были расстреляны. Взрослое поголовье джанкойского питомника также было истреблено. Молодняк вместе с инструктором был вывезен в Германию и бесследно исчез.
После войны породу южнорусских овчарок если и восстанавливали, то неохотно. Складывается впечатление, что советская власть традиционно относилась к этим собакам с недоверием, и ее можно было понять — а ну как потребуется какого-нибудь гражданина арестовать или раскулачить, а у него такой хитрый и мощный пес, в схватке с которым даже «Макаров» не поможет. А вот на Западе эти овчарки всегда пользовались большим спросом. Сейчас «южаков» охотно вывозят в Америку, Италию, Испанию и другие страны. Между прочим, йоркширские терьеры появились в России и Украине в результате обмена, причем за одного щенка южнорусской овчарки давали двух, а то и трех терьеров. Дело идет к тому, что скоро мы будем покупать «южаков» за границей, причем втридорога. Племенной материал русских псовых борзых, которых чудесным образом вывел екатерининский полководец и дипломат Алексей Орлов-Чесменский, мы уже сейчас приобретаем в Англии и Канаде. И сокрушаемся о таинственном исчезновении крымской борзой, которая в одиночку заваливала матерого волка.
Но разве нельзя создать питомник и воспроизвести «южаков»? Можно, конечно. Более того, частные питомники уже существуют, в том числе и в Крыму. Но чтобы возродить не просто южнорусскую овчарку, а легендарного барака, нужны три условия — волки, овцы и яйла. Последний крымский волк был убит в 1922 году у восточных склонов Чатыр-Дага. С тех пор волка в крымских горах больше не видели. Время от времени в степных районах полуострова волки появляются, но их убивают. С точки зрения европейцев, это не что иное, как средневековое варварство. В соседней Польше, например, волки находятся под защитой государства. К овцам в Крыму относятся несколько лучше, чем к волкам, но на заповедную яйлу их не пускают. Овцы, как утверждается, вытаптывают траву, обнажая материнскую известковую породу. А ведь люди тысячелетиями пасли овец на яйле и совершенно об этом не догадывались.
Между прочим, чтобы трава росла, ее надо постригать. Спросите англичан — они подтвердят. Высота каждой травинки на кортах Всеанглийского клуба лаун-тенниса и крокета ровно 8 миллиметров. Почему? Именно настолько ощипывали газон овцы, имевшие даже в начале XX века свободный доступ на теннисные поля. Пробовали стричь газон иначе и убедились, что овцы правы. Но на корты их сейчас не пускают, поскольку они норовят подкормить травку ценным органическим удобрением. Трава от этого, как заметили, становится только гуще, но теннисисты высказывают претензии. Чем же сейчас подкармливают знаменитые английские газоны? Той же самой субстанцией, разведенной в воде. А вот крымская яйла давно уже не видела органических удобрений и оттого погибает на глазах. Но ее героически спасают, засаживая деревьями. В условиях высокогорья они растут плохо, зато отлично горят.
Михаил Володин, “1К”
Источник
Все помнят шуточную сцену из «Ивана Васильевича», когда изрядно выпивший Бунша обиделся на хор за сравнение царя с собакой. Мало кто знает, что песне этой — более 400 лет. А повествует она о событиях, предварявших самую великую из забытых побед России — битву при Молодях.
Для нас эту песню сохранил… английский путешественник Ричард Джеймс. В 1618-20 годах он был с посольством при дворе Михаила Фёдоровича, первого русского царя из династии Романовых. Из интереса к русской культуре он записал несколько песен — которые его потомки случайно нашли в записной книжке уже в XIX веке.
Среди них была и «Песня о нашествии крымских татар на Русь в 1572 году». Её первые строфы гласят:
А не сильная туча затучилась, а не сильные громы грянули:
куда едет собака крымской царь?
А ко сильному царству Московскому: «А нынечи поедем к Москве каменной,а назад мы поедем, Рязань возьмем».
А как будут оне у Оки-реки, а тут оне станут белы шатры роставливать.
«А думайте вы думу с цела ума:
Кому у нас сидеть в каменной Москве, а кому у нас во Володимере,
а кому у нас сидеть в Суздале?
А кому у нас держать Рязань Старую, а кому у нас в Звенигороде,
а кому у нас сидеть в Новогороде?»
Именно так делили шкуру неубитого русского медведя крымский хан Девлет Гирей и его мурзы, двигавшие главные силы ханства на Москву летом 1572 года.
Для царя Ивана Грозного и Русского государства дела тогда шли очень плохо. Попытка вырваться к Балтике, разгромив остатки Ливонского ордена, обернулась тяжёлой и затяжной войной с Великим княжеством Литовским и королевством Польским. Все ресурсы страны были брошены на войну. Начинался голод, местами вспыхнула чума.
Воспользовавшись тем, что главные силы Москвы находились на польско-литовском фронте, хан Девлет Гирей осмелел. Его отряды в 1569 году разорили южные русские земли, а двумя годами спустя прорвались к пригородам Москвы. Серьёзного сопротивления никто не оказал — не было сил.
И тогда у Девлета Гирея и его мурз созрел план разгрома Русского государства. После взятия Москвы Русь планировалось снова разделить на отдельные земли, поработить и обложить данью. Причём вместо русских князей во главе земель Девлет Гирей собирался поставить своих родственников и приближённых. Заодно по плану возрождались осколки Золотой Орды — Казанское, Астраханское и прочие ханства, уже покорённые Москвой.
Над русской государственностью и русским народом нависла угроза, сопоставимая разве что с Батыевым нашествием и нацистским планом «Ост».
В конце весны 1572 года объединённая армия Крымского ханства и его ногайских и черкесских вассалов числом в несколько десяток тысяч человек двинулась в решающий поход на Москву. Османский султан прислал им в помощь 7 тысяч отборных янычар: степняки традиционно не имели сильной пехоты, без которой осада и взятие крупных городов затруднительна.
В величайших поход в истории Крымского ханства пошли практически все боеспособные мужчины от мала до велика: на карту Девлет Гирей поставил решительно всё.
На их пути у Москвы собирал войско князь Михаил Воротынский, глава пограничной стражи. Под его знамёна встала земская и опричная поместная конница, стрельцы, донские и запорожские казаки, а также 7 тысяч наёмной немецкой пехоты — ландскнехтов. Защитников Москвы было в 2-3 раза меньше, чем насчитывала армия вторжения. Это было всё, что русское государство могло противопоставить войску Девлета Гирея.
Поражение было недопустимо. Гибель войска Воротынского означала падение Москвы. После чего Русское государство неизбежно «схлопывалось» под ударами двух вражеских фронтов: крымско-татарского и польско-литовского.
Девлет Гирей был уверен в победе — слишком явным был перевес в силах. Он сбил первые русские заслоны и направился прямиком к Москве в обход армии Воротынского.
Русский полководец немедленно двинулся следом. Вскоре крымский хан понял, что рискует оказаться в неприятной ситуации: зажатым между московскими стенами с их многочисленными пушками и русской армией. А тут ещё и передовые части Воротынского под командованием князя-опричника Дмитрия Хворостинина догнали и лихим ударом разгромили арьергард растянувшейся в походе крымской армии. После чего Девлет Гирей решил не испытывать судьбу и приказал разворачивать войска для генерального сражения.
Случилось это в 50 километрах к югу от стен Москвы у села Молоди 29 июля 1572 года.
Двинувшиеся за отходящим отрядом Хворостинина крымские арьергарды обнаружили главные силы русской армии. Они укрепились на холме за гуляй-городом — подвижным укреплением из повозок и больших деревянных щитов с бойницами. Русская кавалерия прикрывала фланги укрывшейся в гуляй-городе пехоты.
Девлет Гирей жаждал скорейшей победы. Между ним и историческим триумфом, достойным хана Батыя, стояла кучка русских за хлипкими деревянными укреплениями. Пять дней он бросал в атаки свои лучшие силы, волна за волной. Пять дней предельно утомлённые русские войска отбивали эти атаки. Кончалась еда и вода.
В конце концов 2 августа в пешую атаку на холм пошли янычары и спешенные отборные части конницы. Человеческая волна под знамёнами с полумесяцем хлынула на русский гуляй-город, не замечая сотен падающих оземь под залпами стрельцов, казаков и ландскнехтов.
Когда большая часть крымского войска оказалась связана боем за гуляй-город — князь Воротынский бросил в атаку свою конницу. Она неожиданно обрушилась на фланги сгрудившегося в толпу противника и начала резню. Понимая, что именно сейчас решается всё, из гуляй-города в лобовую атаку с рёвом бросилась русская и немецкая пехота. В упор хлестнули залпы лёгких пушек с возов.
Случились классические «Канны». Среди крымских и турецких воинов началась паника. Каждый вдруг стал сам за себя. Огромное войско бросилось в бегство, причём многие так и не добрались до своих коней. По их пятам мчались русские воины, жаждущие отомстить за всё — от этого вторжения до бесконечных набегов, резни и захватов рабов.
Тысячи тех, кто ещё вчера рассуждал о будущих трофеях и русских невольниках, истреблялись безо всякой пощады — от простого степняка до родовитейших мурз. Более десяти тысяч бегущих утонули при попытках переплыть Оку. Погибли сын, зять и внук хана Девлет Гирея. Сам он едва избежал гибели или плена.
Разгром был тотальным. В земли ханства вернулось гораздо меньше половины ушедших в поход. Набеги на Русь прекратились на 20 лет — набегать было некому, пока не выросли новые поколения степняков. Русские границы немедленно сдвинулись на 300 километров южнее — и в ещё вчера опасном диком поле выросли новые засечные черты и крепости: Воронеж, Елец и другие. На новые земли немедленно хлынули русские переселенцы, превратившие степь в бескрайние золотые поля пшеницы.
Увы, битва при Молодях потерялась в массовой исторической памяти на фоне триумфов Куликова поля, Полтавы и Бородина. Однако она вполне сопоставима с ними по последствиям и значению для будущего нашей страны.
Так был бит под Москвой тот самый «собака, крымский царь» из песни, хан Девлет Гирей — похвалявшийся её захватить и разделить.
Побежал есь, собака, крымский царь, не путём еси, не дорогою,
не по знамени, не по черному!
Источник