Порода собак чеховской дамы

Героиня чеховского романа Анна Сергеевна вдохновила на творчество художников. Памятник Дама с собачкой радует глаз горожан Астрахани, Ялты, Минска и других городов. В произведении Чехова Анна Сергеевна выглядит робкой, стыдливой, в ней что-то «жалкое». А какой видят даму и ее собаку скульпторы?

«Она гуляла одна, все в том же берете, с белым шпицем; никто не знал, кто она, и называли ее просто так: дама с собачкой.»

Начнем с Ялты, того города, в котором и начался роман между Анной Сергеевной и Дмитрием Гуровым. В 2004 году Пятый Международный телекинофорум «Вместе» представил творение Федора и Геннадия Паршиных, над которым они работали 3 года. Памятник расположился на Ялтинской набережной. Породу собаки определить проблематично, что-то от шпица есть. Выглядит пес симпатично и дружелюбно.

Если захотите узнать, что за джентльмен наблюдает за парочкой, то это Чехов.

В Астрахани памятник Дама с собачкой исполняет роль украшения города и рекламы отеля с одноименным названием, который располагается напротив скульптуры. Десять московских мастеров трудились над изготовлением творения 2 месяца. Отливалась скульптура в Ижевске и обработалась даже «антикоррозийкой». Порода собаки определена, как шпиц.

В Южно-Сахалинске в парке возле театра им.А.П.Чехова в 2013 году открылся театр-музей. В парке выставлена экспозиция чеховских персонажей. Одна из самых популярных — это наша Дама.

В Липецке печальная судьба у необычного памятника. Собаку воруют. Власти города придумали интересный вариант — посадили пса на цепь. Автор композиции Акоп Халафян создал скульптуру за 1 месяц.

Вроде, как памятник Дама с собачкой, но не чеховский вариант

В Раменском Московской области официальное название композиции «Незнакомка». Автор композиции Олег Ершов. Жители Раменского уверены в том, что это именно та Дама с собачкой Чехова, но порода — совсем не шпиц, а такса. А дама — не скромная незаметная женщина. Если присмотреться внимательней, то у скульптуры присутствует еще и змей. Горожане назначают здесь свидания и молодожены совершают фотосессии.

Похожая дамочка сидит на скамейке в городе Хабаровск. И снова такса. Памятник открыт в 2008 году на Амурском бульваре. Фотографии и  описания такс из камня или бронзы находятся  тут.

Скульптор Владимир Жбанов выставил свое творение в центре Минска возле Комаровского рынка. Леди приятной наружности в обществе хвостатого друга. Обратите внимание на слишком уж блестящий нос песика. А дело все в том, что появилась традиция потереть мордочку песика «на удачу». Смущает, что чеховская героиня одета по моде начала 19 века. Оказалось, что автора вдохновил образ Наташи Гончаровой. Однако, горожане прочно ассоциируют Даму именно с героиней чеховского произведения. Вандалы отобрали у нее зонтик. Порода собаки смахивает на шпица. Песик настороженно осматривается вокруг, готовый в любой момент ввязаться в драку, защищая хозяйку.

Копию этой скульптуры заказали власти Могилева и поставили у драматического театра. И тут непорядочные люди отбирают зонтик время от времени, но он возвращается обратно.

Притягивающая внимание скульптура девушки с собакой находится в Торуне, Польша. Ее питомец схватил барышню за подол платья и тащит, призывая ее к игре.

Антон Чехов

I

Говорили, что на набережной появилось новое лицо: дама с собачкой. Дмитрий Дмитрич Гуров, проживший в Ялте уже две недели и привыкший тут, тоже стал интересоваться новыми лицами. Сидя в павильоне у Верне, он видел, как по набережной прошла молодая дама, невысокого роста блондинка, в берете: за нею бежал белый шпиц.
И потом он встречал ее в городском саду и на сквере по нескольку раз в день. Она гуляла одна, всё в том же берете, с белым шпицем; никто не знал, кто она, и называли ее просто так: дама с собачкой.
«Если она здесь без мужа и без знакомых, — соображал Гуров, — то было бы не лишнее познакомиться с ней».
Ему не было еще сорока, но у него была уже дочь двенадцати лет и два сына-гимназиста. Его женили рано, когда он был еще студентом второго курса, и теперь жена казалась в полтора раза старше его. Это была женщина высокая, с темными бровями, прямая, важная, солидная и, как она сама себя называла, мыслящая. Она много читала, не писала в письмах ъ, называла мужа не Дмитрием, а Димитрием, а он втайне считал ее недалекой, узкой, неизящной, боялся ее и не любил бывать дома. Изменять ей он начал уже давно, изменял часто и, вероятно, поэтому о женщинах отзывался почти всегда дурно, и когда в его присутствии говорили о них, то он называл их так:
— Низшая раса!
Ему казалось, что он достаточно научен горьким опытом, чтобы называть их как угодно, но всё же без «низшей расы» он не мог бы прожить и двух дней. В обществе мужчин ему было скучно, не по себе, с ними он был неразговорчив, холоден, но когда находился среди женщин, то чувствовал себя свободно и знал, о чем говорить с ними и как держать себя; и даже молчать с ними ему было легко. В его наружности, в характере, во всей его натуре было что-то привлекательное, неуловимое, что располагало к нему женщин, манило их; он знал об этом, и самого его тоже какая-то сила влекла к ним.
Опыт многократный, в самом деле горький опыт, научил его давно, что всякое сближение, которое вначале так приятно разнообразит жизнь и представляется милым и легким приключением, у порядочных людей, особенно у москвичей, тяжелых на подъем, нерешительных, неизбежно вырастает в целую задачу, сложную чрезвычайно, и положение в конце концов становится тягостным. Но при всякой новой встрече с интересною женщиной этот опыт как-то ускользал из памяти, и хотелось жить, и всё казалось так просто и забавно.
И вот однажды под вечер он обедал в саду, а дама в берете подходила не спеша, чтобы занять соседний стол. Ее выражение, походка, платье, прическа говорили ему, что она из порядочного общества, замужем, в Ялте в первый раз и одна, что ей скучно здесь… В рассказах о нечистоте местных нравов много неправды, он презирал их и знал, что такие рассказы в большинстве сочиняются людьми, которые сами бы охотно грешили, если б умели, но, когда дама села за соседний стол в трех шагах от него, ему вспомнились эти рассказы о легких победах, о поездках в горы, и соблазнительная мысль о скорой, мимолетной связи, о романе с неизвестною женщиной, которой не знаешь по имени и фамилии, вдруг овладела им.
Он ласково поманил к себе шпица и, когда тот подошел, погрозил ему пальцем. Шпиц заворчал. Гуров опять погрозил.
Дама взглянула на него и тотчас же опустила глаза.
— Он не кусается, — сказала она и покраснела.
— Можно дать ему кость? — И когда она утвердительно кивнула головой, он спросил приветливо: — Вы давно изволили приехать в Ялту?
— Дней пять.
— А я уже дотягиваю здесь вторую неделю.
Помолчали немного.
— Время идет быстро, а между тем здесь такая скука! — сказала она, не глядя на него.
— Это только принято говорить, что здесь скучно. Обыватель живет у себя где-нибудь в Белеве или Жиздре — и ему не скучно, а приедет сюда: «Ах, скучно! Ах, пыль!» Подумаешь, что он из Гренады приехал.
Она засмеялась. Потом оба продолжали есть молча, как незнакомые; но после обеда пошли рядом — и начался шутливый, легкий разговор людей свободных, довольных, которым всё равно, куда бы ни идти, о чем ни говорить. Они гуляли и говорили о том, как странно освещено море; вода была сиреневого цвета, такого мягкого и теплого, и по ней от луны шла золотая полоса. Говорили о том, как душно после жаркого дня. Гуров рассказал, что он москвич, по образованию филолог, но служит в банке; готовился когда-то петь в частной опере, но бросил, имеет в Москве два дома… А от нее он узнал, что она выросла в Петербурге, но вышла замуж в С., где живет уже два года, что пробудет она в Ялте еще с месяц и за ней, быть может, приедет ее муж, которому тоже хочется отдохнуть. Она никак не могла объяснить, где служит ее муж, — в губернском правлении или в губернской земской управе, и это ей самой было смешно. И узнал еще Гуров, что ее зовут Анной Сергеевной.
Потом у себя в номере он думал о ней, о том, что завтра она, наверное, встретится с ним. Так должно быть. Ложась спать, он вспомнил, что она еще так недавно была институткой, училась, всё равно как теперь его дочь, вспомнил, сколько еще несмелости, угловатости было в ее смехе, в разговоре с незнакомым, — должно быть, это первый раз в жизни она была одна, в такой обстановке, когда за ней ходят, и на нее смотрят, и говорят с ней только с одною тайною целью, о которой она не может не догадываться. Вспомнил он ее тонкую, слабую шею, красивые, серые глаза.
«Что-то в ней есть жалкое все-таки», — подумал он и стал засыпать.