Собака робинзона крузо порода

В этом году роману Даниеля Дефо исполнилось
триста лет. Впервые книга была напечатана
25 апреля 1719 года.

В подборке от “Читающего котофея” – пять фактов о романе,
которые вы могли не знать.

1. Полное название книги состоит из 68 слов

В оригинале роман называется “The Life and Strange Surprizing Adventures of Robinson Crusoe, Of York, Mariner: Who lived Eight and Twenty Years, all alone in an un-inhabited Island on the Coast of America, near the Mouth of the Great River of Oroonoque; Having been cast on Shore by Shipwreck, wherein all the Men perished but himself. With An Account how he was at last as strangely deliver’d by Pyrates. Written by himself”.

Или, по-русски говоря, “Жизнь, необыкновенные и удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка, прожившего 28 лет в полном одиночестве на необитаемом острове у берегов Америки близ устьев реки Орино́ко, куда он был выброшен кораблекрушением, во время которого весь экипаж корабля, кроме него, погиб, с изложением его неожиданного освобождения пиратами; написанные им самим”.

2. Прототипом главного героя мог стать шотландец Александр Селькирк

Существует версия, что материалом для романа Дефо послужили приключения боцмана Селькирка. В 1704 году по его же собственной просьбе его оставили на необитаемом острове, дав с собой еду, семена, оружие и необходимые инструменты. Спустя пять лет Селькирк с острова бежал.

К слову, он был полной противоположностью героя Дефо: пьяница и двоеженец, шотландский боцман не знал грамоты и постоянно буянил. За годы, проведенные на острове, он окончательно одичал.

3. У книги было два продолжения. В одном из них Робинзон побывал в Тобольске

Через несколько месяцев после публикации романа Даниель Дефо издал его продолжение “Дальнейшие приключения Робинзона Крузо”.

Примечательно, но в нем постаревший герой в результате очередных путешествий был вынужден добираться до Англии через всю Россию. Во время его странствий из российских городов отличился Тобольск – здесь он встретил князя, судьба которого напомнила Робинзону свою. Герой даже назвал его “сибирским робинзоном”.

Третья книга получила название “Серьёзные размышления Робинзона Крузо”. Герой приключенческого романа здесь упомянут ради привлечения внимания публики. Книга оказалась сборником эссе, посвященных теме нравственности.

Первое издание романа 1719 года

4. Роман экранизировали 25 раз

Американцы, русские, французы, англичане, итальянцы, бельгийцы – все они многократно воплощали сюжет романа в кинематографе. Первая экранизация отмечена 1902 годом, последняя – 2016. Среди них и немые короткометражки, и пародийные фильмы и даже компьютерно-анимационная картина.

В советском фильме “Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо”, снятом Станиславом Говорухиным в 1972 году, главную роль сыграл Леонид Куравлёв.

В современном кино самым известным можно назвать фильм “Изгой” с Томом Хэнксом в главной роли. Хотя события фильма происходят на рубеже XX-XXI веков.

5. Оптимизм Дефо высмеял Джонатан Свифт

В 1726 году другой английский писатель Джонатан Свифт опубликовал роман “Путешествия Гулливера” (оригинальное название, опять же, заметно объемнее). В нем он едко высмеял человеческие пороки.

В том числе, создал собирательный образ человеческих недостатков – еху. Эти существа когда-то были обыкновенными людьми, высадившимися на необитаемом острове. Но вне цивилизации спустя поколения они полностью одичали, став жадными, агрессивными существами. Им противопоставлены разумные лошади, которые используют невежественных еху в качестве рабочей силы.

Источники

Робинзон Крузо

Дэниель Дефо VS Джонатан Свифт

Незнакомая чаща леса встретила его. Он осторожно ступил несколько шагов — невиданные деревья, цветы и травы окружили его. И ему вдруг стало жутко: он один, что там дальше в лесу? Но неужели он в самом деле так таки один и остался? Неужели все остальные действительно погибли? Он стал звать, аукать, никто не откликнулся.

Опрометью выбежал он снова на открытый морской берег. Ничего… Все пусто… Вон что-то небольшое чернеет у самой воды — матросский башмак, а вон мирно покачивается на волнах широкополая шляпа, вот и все. Тогда он поспешно взобрался на утес, возвышавшийся невдалеке, и вдруг увидал свой корабль. Он, видимо, находился все на том же месте, крепко засев на мели. Но никаких признаков жизни не было заметно кругом.

Ужас и отчаяние овладели тогда Робинзоном, он бросился на землю, принялся плакать и стонать. Куда занесла его судьба? Как будет жить он совсем один?

Вот выйдут сейчас из леса дикие звери и растерзают его или свирепые дикари возьмут в рабство.

У него нет никакого оружия, он беспомощен и беззащитен… Не лучше ли сейчас броситься с этой скалы в море и этим прекратить свои страдания?

Он огляделся — солнце уже близилось к закату, море тихо плескалось, в лесу посвистывали птицы, зелень была так сочна и роскошна. Робинзон вдруг почувствовал голод и жажду, его потянуло поискать пресной воды. Боязливо оглядываясь по сторонам, вернулся он в лес, шаг за шагом робко углубился в него. Особенно яркая и густая трава на одной лужайке привлекла его внимание: не признак ли это близкой воды?

Так и оказалось — светлый ручеек, тихо журча, протекал тут.

С наслаждением напился Робинзон холодной воды, освежил голову, бодрость несколько вернулась к нему. Но солнце уже садилось, сейчас должна была наступить темнота, потому что в жарких странах не бывает сумерок. О том, чтобы искать пищу, нечего было и думать. К тому же он чувствовал смертельную усталость.

Раскидистое дерево с толстыми ветвями было около него. Робинзон решил провести ночь на его вершине: на земле он не смел оставаться из страха диких зверей. С детства славился он искусством лазать по деревьям, поэтому без труда взобрался повыше и теперь, выбрав толстую ветвь, уселся на ней верхом, прислонясь спиной к стволу, а чтобы не упасть как-нибудь во сне, утвердил поперек груди тут же выломанный сучок. Не прошло и пяти минут, как он уснул глубоким сном, как будто лежал в самой мягкой к теплой постели.

Рис. 3. Робинзон проводит ночь на дереве.

IV

ПЕРЕВОЗКА ВЕЩЕЙ С КОРАБЛЯ

Робинзон проснулся, когда солнце уже было высоко. Он почувствовал, что хорошо отдохнул и силы вернулись к нему. Сойдя с дерева, он прежде всего побежал к утесу и взобрался на него, чтобы взглянуть на корабль. Что за чудо! За ночь тот оказался несравненно ближе, чем раньше. Очевидно, приливом он был снят с мели и подтащен к берегу. Медлить было нечего, сильный голод мучил Робинзона, а на корабле, он знал, хранился большой запас различной провизии. И нельзя было ручаться ни за один следующий час, что поврежденное судно не будет поглощено волнами.

Был отлив, берег обнажился на далекое расстояние, большую часть пути до своей цели можно было пройти посуху. Робинзон поспешил этим воспользоваться, но шел в глубоком горе: его терзала мысль, что стоило им переждать шторм, как все, вероятно, остались бы живы и благополучно перебрались бы на берег. Теперь же все погибли, и он один остался, обреченный на одинокое, печальное существование. Дойдя до воды, он разделся и бросился в воду. Доплыть до корабля — ничего не стоило, другое дело — взобраться на него.

Он три раза оплыл его вокруг и наконец заметил свешивающийся с одного борта конец веревки. Ему удалось схватиться за нее и с некоторым трудом взобраться на корабль. Грусть охватила его с новой силой при взгляде на знакомые, теперь опустевшие места, но голод не давал задумываться, и он поспешно бросился в столовую корабля, где знал, что хранятся в шкафу запасы морских сухарей. Жадно схватился он за еду, тут же, в другом отделении, нашлась фляга, наполовину полная рома. Несколько глотков сильно подбодрили его. Вдруг он вздрогнул, до слуха его донесся какой-то звук. Неужели он не один? Неужели осталось еще живое существо? Он бросился к закрытой двери, откуда слышались неясные стоны, и с силой распахнул ее. Большая черная собака, визжа, кинулась к нему, но вид у нее был такой измученный, что Робинзон сразу понял, что бедное животное изнемогает от голода и жажды. Он бросил ей пару сухарей и поспешно ушел искать воды. Так вот какого товарища посылает ему судьба! Это был Дружок, собака капитана, на которую он мало обращал внимания до сих пор, занятый другими делами. Теперь собаке суждено стать его единственным другом, надолго ли? Но нельзя было терять времени на размышления, надо было использовать приближающийся прилив для возвращения на берег.

Дав собаке пищи и воды, Робинзон стал быстро соображать, что важнее всего сделать сейчас. Его окружало множество предметов, имеющих для него огромную ценность, полноправным владельцем которых он стал теперь, но надо было выбрать, что предпочесть, а главное, придумать, как переправить на берег. На корабле не оставалось ни одной шлюпки, только плот мог выручить его, надо было скорей браться за работу. На палубе остались запасные мачты, посчастливилось найти пилу, ею распилил он мачты на равные части, обвязал каждую веревкой, чтоб их не унесло волнами, и с большим усилием столкнул в воду. Потом спустился сам туда же и крепко связал все бревна между собой, скрепив еще крест-накрест положенными дощечками. Он увязывал все до тех пор, пока плот не приобрел достаточную прочность. Теперь можно было подумать о том, какой груз выдержит он и что нужно прежде всего взять.

Найдя несколько сундуков, в которых обыкновенно матросы держат свои вещи, Робинзон принялся складывать в них сначала все съестные припасы, которые мог найти: сухари, рис, три круга сыра, пять больших кусков вяленого мяса, остаток ячменя, который брали с собой для кур, и несколько бутылок рома.

В одной из кают Робинзону попался на глаза ящик корабельного плотника, содержащий полный набор плотничьих инструментов. Можно себе представить, как драгоценна ему была эта находка и с какой жадностью накинулся он на нее. Теперь была очередь за оружием. Кто знает, что ожидает его? Дикари, дикие звери… Необходимо было забрать все возможное.

Рис. 4. С этим грузом Робинзон отчалил от корабля.

Робинзон взял два хороших ружья, два пистолета, два бочонка пороха и ящичек пуль. Как хотелось ему взять еще многое, многое, но он боялся, что его жадность будет наказана и плот не выдержит тяжести.

Медленно, с большим трудом, переправил он все вещи на свой плот. Некому было помочь ему, некому дать хороший совет, даже вдвоем эта работа была бы легка. Только Дружок следовал за ним по пятам.

Пора было отплывать, начинался прилив. Робинзон увидел, как подступившая вода вдруг смыла с берега и унесла брошенную им на берегу одежду. Он поспешно захватил пару матросского платья, большой кусок парусины и спустился последний раз на свой плот. Он подобрал два сломанных весла от шлюпки, дул легкий ветерок, который, вместе с приливом, понес его послушно к берегу.

Дружок, который все время с тревогой следил за его приготовлениями и, повизгивая, бегал по краю судна, не стал дольше ждать, смело прыгнул в воду и поплыл за плотом, только его черная голова виднелась над поверхностью моря. Путешествие пошло благополучно, утлый плот подвигался куда надо, но у самого берега его начало относить в сторону. Робинзон догадался, что попал в береговое течение, которое указывает на близость какого-нибудь залива. Так и оказалось: скоро Робинзон увидал довольно глубокую бухту с ровными, пологими берегами. Видимо, тут было удобно пристать, и он принялся грести изо всех сил, чтобы направить свое неуклюжее суденышко туда. Кое-как удалось повернуть его в желаемом направлении, но в последнюю минуту чуть было не погибло все дело. Плот наехал вдруг одним концом на плоский подводный камень, другой край его опустился, и все вещи поползли в воду. Робинзон в ужасе уперся в них руками. Не ужели все пропадет? Провизия, в которой он так нуждался, а главное — порох… Сдвинуть крепко засевший плот назад в воду не хватило бы сил, оставалось ждать, чтобы прилив, который еще не поднялся до последнего предела, о чем Робинзон мог судить по полосе, оставленной водой на берегу, выпрямил плот и тем спас его сокровища. Он рассчитал верно, мало-по-малу плот снова стал прямо, поднявшись и другим концом, но чего стоило долгое время, показавшееся бесконечным поддерживать от падения тяжелые ящики! У него разболелись плечи и руки от напряжения, но до того ли было. Теперь, когда плот снова был на воде, Робинзон легко, упираясь в дно веслом, надвинул его целиком на камень, подтянул к самому берегу, и плот встал словно на столе. Так было отлично, теченье было слабое и не могло унести его, а с отливом плот должен был очутиться целиком на сухом месте.

Этот случай произвел на меня такое сильное впечатление, что, как только гроза прекратилась, я отложил на время все работы по устройству и укреплению моего жилища и принялся делать мешечки и ящики для пороха. Я решил разделить его на части и хранить понемногу в разных местах, чтобы он ни в коем случае не мог вспыхнуть весь сразу и самые части не могли бы воспламениться друг от друга. Эта работа взяла у меня почти две недели. Всего пороху у меня было около двухсот сорока фунтов. Я разложил его весь по мешечкам и по ящикам, разделив, по крайней мере, на сто частей. Мешечки и ящики я запрятал в расселины горы в таких местах, куда никоим образом не могла проникнуть сырость, и тщательно отметил каждое место. За бочонок с подмокшим порохом я не боялся потому поставил его, как он был, в свою пещеру, или «кухню», как я ее мысленно называл.

Занимаясь возведением своей ограды, я по крайней мере раз в день выходил из дому с ружьем, отчасти ради развлечения, отчасти чтобы подстрелить какую нибудь дичь и поближе ознакомиться с естественными богатствами острова. В первую же свою прогулку я сделал открытие, что на острове водятся козы. Я этому очень обрадовался, но беда была в том, что эти козы были страшно дики, чутки и проворны, так что почти не было возможности к ним подкрасться. Меня, однако, это не смутило; я был уверен, что рано или поздно научусь охотиться на них. Когда я выследил места, где они обыкновенно собирались, то подметил следующую вещь; когда они были на горе, а я появлялся под ними в долине, — все стадо в испуге кидалось прочь от меня; но если случалось, что я был на горе, а козы паслись в долине, тогда они не замечали меня. Это привело меня к заключению, что глаза этих животных не приспособлены для смотрения вверх и что, следовательно, они часто не видят того, что над ними. С этих пор я стал придерживаться такого способа: я всегда взбирался сначала на какую нибудь скалу, чтобы быть над ними, и тогда мне часто удавалось подстрелить их. Первым же выстрелом я убил козу; при которой был сосунок. Мне от души было жалко козленка. Когда мать упала, он продолжал смирно стоять около. Мало того: когда я подошел к убитой козе, взвалил ее на плечи и понес домой, козленок побежал за мной. Так мы дошли до самого дома. У ограды я положил козу на землю, взял в руки козленка и пересадил его через частокол. Я надеялся выростить его и приручить, но он еще не умел есть, и я был принужден зарезать и съесть его. Мне надолго хватило мяса этих двух животных, потому что ел я мало, стараясь по возможности сберечь свои запасы, в особенности хлеб.

После того, как я окончательно основался в своем новом жилище, самым неотложные делом было для меня устроить какой нибудь очаг, в котором можно было бы разводить огонь. Необходимо было также запастись дровами. О том, как я справился с этой задачей, а равно о том, как я увеличил свой погреб и как постепенно окружил себя некоторыми удобствами, я подробно расскажу в своем месте, теперь же мне хотелось бы поговорить о себе, рассказать какие мысли в то время меня посещали. А их, понятно, было немало.

Мое положение представилось мне в самом мрачном свете. Меня забросило бурей на необитаемый остров, который лежал далеко от места назначения нашего корабля и за несколько сот миль от обычных торговых морских путей, и я имел все основания прийти к заключению, что так было предопределено небом, чтобы здесь, в этом печальном месте, в безвыходной тоске одиночества я и окончил свои дни. Обильные слезы струились у меня из глаз. когда я думал об этом, и не раз недоумевал я, почему провидение губит свои же творения, бросает их на произвол судьбы, оставляет без всякой поддержки и делает столь безнадежно несчастными, повергает в такое отчаяние, что едва ли можно быть признательным за такую жизнь.

Но всякий раз внутренний голос быстро останавливал во мне эти мысли и укорял за них. Особенно помню я один такой день. В глубокой задумчивости бродил я с ружьем по берегу моря. Я думал о своей горькой доле. И вдруг заговорил во мне голос разума. «Да, — сказал этот голос, — положение твое незавидно: ты одинок — это правда. Но вспомни: где те, что были с тобой? Ведь вас село в лодку одиннадцать человек: где же остальные десять? Почему они погибли? За что тебе такое предпочтение? И как ты думаешь, кому лучше: тебе или им?» И я взглянул на море. Так во всяком зле можно найти добро, стоит только подумать, что могло случиться и хуже.

Тут я ясно представил себе, как хорошо я обеспечил себя всем необходимым и что было бы со мной, если б случилось (а из ста раз это случается девяносто девять)… если б случилось, что наш корабль остался на той отмели, куда его прибило сначала, если бы потом его не пригнало настолько близко к берегу, что я успел захватить все нужные мне вещи. Что было бы со мной, если б мне пришлось жить на этом острове в тех условиях, в каких я провел на нем первую ночь — без крова, без пищи и без всяких средств добыть то и другое? В особенности, — громко рассуждал я сам с собой, — что стал бы я делать без ружья и без зарядов, без инструментов? Как бы я жил здесь один, если бы у меня не было ни постели, ни клочка одежды, ни палатки, где бы можно было укрыться? Теперь же все это было у меня и всего вдоволь, и я даже не боялся смотреть в глаза будущему: я знал, что к тому времени, когда выйдут мои заряды и порох, у меня будет в руках другое средство добывать себе пищу. Я проживу без ружья сносно до самой смерти.

В самом деле, с самых же первых дней моего житья на острове я задумал обеспечить себя всем необходимым на то время, когда у меня не только истощится весь мой запас пороху и зарядов, но и начнут мне изменять здоровье и силы.

Сознаюсь: я совершенно упустил из виду, что мои огнестрельные запасы могут быть уничтожены одним ударом, что молния может поджечь мой порох и взорвать. Вот почему я был так поражен, когда у меня мелькнула эта мысль во время грозы.

Приступая теперь к подробному описанию полной безмолвия печальнейшей жизни, какая когда либо выпадала в удел смертному, я начну с самого начала и буду рассказывать по порядку.

Было, по моему счету, 30-е сентября, когда нога моя впервые ступила на ужасный остров. Произошло это, значит, во время осеннего равноденствия; в тех же широтах (т.е., по моим вычислениям, на 9° 22′ к северу от экватора) солнце в этом месяце стоит почти отвесно над головой.

Прошло дней десять-двадцать моего житья на острове, и я вдруг сообразил, что потеряю счет времени, благодаря отсутствию книг, перьев и чернил, и что в конце концов я даже перестану отличать будни от воскресных дней. Для предупреждения этого я водрузил большой деревянный столб на том месте берега, куда меня выбросило море, и вырезал ножом крупными буквами надпись: «Здесь я ступил на этот берег 30 сентября 1659 года», которую прибил накрест к столбу. По сторонам этого столба я каждый день делал ножом зарубку; а через каждые шесть зарубок делал одну подлиннее: это означало воскресенье; зарубки же, обозначавшие первое число каждого месяца, я делал еще длиннее. Таким образом, я вел мой календарь, отмечая дни, недели, месяцы и годы.

Перечисляя предметы, перевезенные мною с корабля, как уже сказано, в несколько приемов, я не упомянул о многих мелких вещах, хотя и не особенно ценных, но сослуживших мне тем не менее хорошую службу. Так, например, в помещениях капитана и капитанского помощника я нашел чернила, перья и бумагу, три или четыре компаса, некоторые астрономические приборы, подзорные трубы, географические карты и книги по навигации. Все это я сложил в один из сундуков на всякий случай, не зная даже, понадобится ли мне что нибудь из этих вещей. Кроме того, в моем собственном багаже оказались три очень хороших библии (я получил их из Англии вместе с выписанными мною товарами и, отправляясь в плавание, уложил вместе с своими вещами). Затем мне попалось несколько книг на португальском языке, в том числе три католических молитвенника и еще несколько книг. Их я тоже подобрал. Засим я должен еще упомянуть, что у нас на корабле были две кошки и собака (я расскажу в свое время любопытную историю жизни этих животных на острове). Кошек я перевез на берег на плоту, собака же, еще в первую мою экспедицию на корабль, сама спрыгнула в воду и поплыла следом за мной. Много лет она была мне верным товарищем и слугой. Она делала для меня все, что могла, и почти заменяла мне человеческое общество. Мне хотелось бы только, чтобы она могла говорить. Но этого ей было не дано. Как уже сказано, я взял с корабля перья, чернила и бумагу. Я экономил их до последней возможности, и пока у меня были чернила, аккуратно записывал все, что случалось со мной; но когда они вышли, мне пришлось прекратить мои записи, так как я не умел делать чернила и не мог придумать, чем их заменить.