Трое в лодке не считая собаки порода

“Над пропастью во ржи” — это айсберг с самым большим отношением видимой части к невидимой.

Обычно роман, как жанр, подаётся так, что по крайней мере понятно, что эта невидимая часть есть. Они очень легко и быстро соединяются. В случае с Сэлинджером, о том, что невидимая часть есть, узнаешь главным образом из других вещей, главным образом из рассказов. Но зато после рассказов перечитывать “Над пропастью во ржи” уже просто страшно, потому что понимаешь, что именно находится с невидимой стороны айсберга.

Я не уверен, что об этом стоит говорить, потому что это действительно лучше найти самому. Я просто предлагаю прочитать сборники “Девять рассказов” и “Выше стропила, плотники”, и настоятельно рекомендую читать их в оригинале. Или если это много, то достаточно прочитать “For Esmé—with Love and Squalor”, и потом просто представить, что “Над пропастью во ржи” — это то, что рассказчик пишет по возвращении домой. И в общем-то всё будет понятно.

Но если очень надо, то можно попробовать так: представьте себе, что вам 16 лет, и вы всё чувствуете, и ничего не понимаете.

Всё, что вас окружает, представляется вам какой-то левой хернёй, и у вас даже слов не хватает, чтобы всё это описать… Это просто… левая херня! Вот это что. Какие-то левые люди, смеются каким-то левым шуткам, и все эти левые дамочки с их левыми сумочками, и всё это… Блин. Лево. И херня. Всё это. Вот это что.

Пройдёт очень много времени пока вы свыкнетесь с миром. Научитесь. Сможете разговаривать с людьми. Всё ещё плохо, но хоть как-то. Вам станут даже милы эти их уже не такие левые привычки, их быт, разговоры и настроения. Вы научитесь любить мир, извлекать из него какие-то свои смыслы. Вам всё ещё будет сложно, потому что вам продолжает казаться, что вы чувствуете не то чтобы больше, но ощущаете какие-то ещё вещи, какое-то “что-то ещё”, которое всё так же, как и раньше, не можете сформулировать. Только если раньше вы не могли сформулировать вообще ничего, потому что словарный запас у вас был в пятнадцать единиц, и вы много грубили, и ссорились, и вообще всё это стыдно теперь вспоминать — но это что-то было в воздухе уже тогда. И вроде бы это самое нужное, что может быть нужно, самое то, ради чего стоит жить, искать. Но вместе с тем — может быть именно оно всегда отделяло вас от всех остальных. И всё ещё отделяет.

А потом вы уйдёте на войну. И вернётесь с тиком во всех частях тела. Вы будете бояться машин, лифтов, кухонной утвари, радио, телевидения и всей техники, которая может производить резкий и громкий шум. Вы будете бояться праздников, в том числе именно в вашу честь, потому что когда начинает бить салют, у вас дрожат руки, и вам нужно немедленно куда-то уйти, спрятаться, сесть и пересидеть это всё. Даже в спокойном состоянии, дома, вам тяжело спать, читать, пытаться на чём-то сосредоточиться. Тяжело держать в руках ручку. 

Вы не знаете, почему с вами это происходит. Это происходит не со всеми. Но пройдёт не один год, пока вы сможете функ- функ-ц-и-о-н-и-р-о-в-а-т-ь нормально.

Где теперь это “что-то ещё”? На его месте теперь какая-то немота. Вы не понимаете — оно всё ещё там, или его уже нет; оно было, или вы его выдумали.

Есть, в общем-то, только один способ узнать: вернуться туда, когда оно было, чувствовалось, со всей тогдашней грубостью, глупостью, всей этой юношеской дурью, всей неспособностью разговаривать, всей этой… Да. Всей этой левой хернёй.

Оттуда, может быть, будет видно.

Ой, давайте без этих ложных противопоставлений – “добрый СССР” и “злой Запад”. Во всем мире есть книжки с котятами и щенятами, а не только в СССР. Во всем мире есть сказки, где персонажи убивают друг друга (и весьма жестоко), и степень кровавости тут зависит не от страны и политического строя, а от исторической эпохи.

Что касается жирафа, то убили его не “злые Том и Джери”, а обычные служители зоопарка. И происходит это во всех зоопарках и животноводческих хозяйствах мира – животных убивают и отдают на корм другим животным. На глазах у детей это произошло не случайно, а целенаправленно, и родители сами привели детей на такой “открытый урок зоологии”. А после него эти же самые дети пошли в макдоналдс и с удовольствием съели там гамбургер из другого животного, точно так же убитого и разделанного. А до этого они ходили смотреть на львов, тигров и леопардов, которых годами кормят другими животными, в том числе и живыми, позволяя хищнику самому убить жертву. Как происходило, происходит и будет происходить во всем мире. Это природа, детка.

Ну и про то “кем выросли люди” – многовато драматизма. На протяжении всей истории человечества люди убивали животных, и дети это видели. В деревнях забивали свинью к праздникам, в лесной местности ходили на охоту – дети везде присутствовали и помогали. Что-то мне подсказывает, что ни вы, Роберт, ни ваши дети не веганы. Разве что едите вы не жирафов, а коров или ягнят. И платите деньги таким вот “злым” мясникам, за то что они убивали и распиливали животных. И дети, разумеется, в курсе, что их котлетки не на дереве выросли. Или, скажете, не так?

Да кто же Вам сказал, что собаки были такими миллион лет назад? Собственно, происхождение собаки домашней относят к верхнему палеолиту, а это всего-навсего около 40000 лет назад.

Собаки произошли от дикого предка, которым сейчас считают волка и от которого она далеко ушла по всем эволюционным параметрам – и психологическим, и морфологическим. Следовательно, эволюция примерно такая же, как и у человека от обезьяны (конечно, если считать правдой происхождение человека именно от обезьяны)..

Больше того, эволюция не закончилась ни у человека, ни у собаки. Те три или четыре сотни пород, которые насчитываются сегодня – это тоже не что иное, как продукт эволюции. Что с того, что этой эволюцией управляет в своих интересах человек? Это такие же приспособительные мутации, из которых состоит весь эволюционный процесс.

Самая молодая порода собак – лабрадудель (метис лабрадор-ретривера и пуделя). Она появилась меньше десяти лет назад. Вот она, эволюция!