В каком произведении собаку превратили в человека

Повесть «Собачье сердце» была написана Булгаковым в 1925 году. но появилась в свет только в 1987-м. Это была последняя сатирическая повесть автора. Тот огромный эксперимент, который проходил по всей стране в то время, в иносказательной форме нашел свое отражение в этом произведении.

Эксперимент по превращению собаки в человека, который проводит всемирно известный профессор Преображенский, и получился, и нет. Получился, потому что профессор Преображенский был лучшим хирургом в Европе и ему удалось опередить свое время. Не получился, так как результат этого эксперимента не только превзошел все надежды профессора, но и ужаснул, испугал, заставил вернуть все на круги своя. Произошли эти события в разгар построения в России нового общества и нового человека. Жил на свете симпатичный и сообразительный пес, страдающий от человеческой жестокости: «Но вот тело мое изломанное, битое, надругались над ним люди достаточно… Не били вас по заду сапогом? Били. Кирпичом по ребрам получали? Кушано достаточно». Последней каплей, переполнившей чашу страданий Шарика, стало то, что ему кипятком обварили левый бок: «Отчаяние повалило его. На душе у него было до того больно и горько, до того одиноко и страшно, что мелкие собачьи слезы, как пупырышки, вылезали из глаз и тут же засыхали».

Спасение пришло в облике профессора Преображенского, который накормил Шарика и привел его к себе домой. Бедный пес не понимает, что происходит в этой квартире, но его сытно кормят, и этого псу достаточно. Но вот приходит день, когда над Шариком ставят страшный эксперимент. Булгаков, описывая операцию по пересадке гипофиза человека собаке, ясно показывает свое негативное отношение ко всему происходящему: прежде симпатичные и внушающие уважение профессор Преображенский и доктор Борменталъ резко меняются: «Пот с Борменталя полз потоками, и лицо его стало мясистым и разноцветным. Глаза его метались от рук профессора к тарелке на инструментальном столе. Филипп же Филиппович стал положительно страшен. Сипение вырывалось из его носа, зубы открылись до десен». Думая о достижениях науки, герои забывают о самом главном – о человечности, о том, какие мучения пришлись на долю несчастного пса, о тех последствиях, к которым приведет этот эксперимент. Гипофиз, который пересадили Шарику, принадлежал убитому в драке Климу Чугункину, вору-рецидивисту, осужденному на каторгу. Профессор не учел тех генов, которые перешли к Шарику, в результате чего, как сказал Филипп Филиппович, милейший пес превратился «в такую мразь, что волосы дыбом встают». Шарик стал Полиграфом Полиграфовичем Шариковым, его первыми словами стали нецензурные ругательства. Он переродился в невежественного, злобного, агрессивного хама, который просто отравил жизнь всех окружающих в доме профессора. Воспитание, которое ему пытаются привить профессор и доктор Борменталь, полностью уничтожается влиянием Швондера, умеющего надавить на самые низменные инстинкты Шарикова. Интеллигентность профессора оказывается бессильной перед неприкрытым хамством, наглостью и жадностью получеловека-полусобаки. Профессор понимает свою ошибку: «Вот, доктор, что получается, когда исследователь вместо того, чтобы идти параллельно и ощупью с природой, форсирует вопрос и приподымает завесу: на, получай Шарикова и ешь его с кашей». Открытие, которое совершил Преображенский, на деле оказывается вовсе ненужным: «Объясните мне, пожалуйста, зачем нужно искусственно фабриковать Спинозу, когда любая баба может его родить когда угодно. Доктор, человечество само заботится об этом и в эволюционном порядке каждый год упорно, выделяя из массы всякой мрази, создает десятками выдающихся гениев, украшающих земной шар».

Когда Шариков превратил жизнь профессора в настоящий ад, ученые совершают еще одну операцию: Шариков становится тем, кем был изначально – симпатичным хитроватым псом. Только головные боли напоминали ему о тех метаморфозах, которые с ним происходили: «Так свезло мне, так свезло, – думал он, задремывая, – просто неописуемо свезло. Утвердился я в этой квартире… Правда, голову мою всю исполосовали зачем-то, но это до свадьбы заживет». История Шарика завершилась счастливо, но тот огромный рискованный эксперимент по преобразованию огромной страны закончатся трагически: шариковы расплодились в невероятных количествах, и мы до сих пор пожинаем плоды этого эксперимента. Нельзя форсировать историю, нельзя производить эксперименты над живыми людьми, нельзя не думать о тех последствиях, к которым приводит тщеславное желание преобразовать человеческую природу и создать «идеального человека», «идеальное общество», не изменяя его души, сознания и нравственности – вот тот итог, к которому приходит читатель, размышляя о превращениях Шарика в повести «Собачье сердце».

В «Роковых яйцах» и «Собачьем сердце» конк­ретные и в сюжетном отношении довольно ярко показанные последствия действий главных героев, профессоров Персикова и Преображенского, привлекают внимание читателей и затеня­ют их неконкретную вину. На первый взгляд вывод повести «Ро­ковые яйца» очевиден: открытие Персикова, попав в руки авантюриста-экспериментатора, погубило и самого создателя. В этом — рок. Название повести подчеркивает эту мысль, соеди­няя обозначение судьбы с фамилией героя (в словаре Даля сре­ди значений слова «рок» есть «предопределение»). Но все-таки кажется, что Булгаков хочет сказать не только это. Обратимся к тексту повести. В самом начале автор говорит: «Начало ужасаю­щей катастрофы нужно считать заложенным именно в этот зло­счастный вечер, равно как первопричиной этой катастрофы следует считать именно профессора Владимира Ипатьевича Персикова». Последующие события как будто опровергают эту мысль, ведь производит чудовищных змей Александр Семено­вич Рокк. Но Булгаков постоянно возвращает нас к началу — вине Персикова (и подчеркивает это несколько раз): «… Не без­дарная посредственность, на горе республике, сидел у микро­скопа. Нет, сидел профессор Персиков». Почему «на горе рес­публике»? Разве изобретение Персикова так уж плохо? Даже название «луч жизни» звучит хорошо. В. Лакшин считает, что повесть Булгакова — своеобразная реплика в споре о попытках искусственного и ускоренного воспитания «нового человека».

Эта мысль получает дальнейшее развитие в повести «Соба­чье сердце», где главный герой, тоже профессор, идет, как и в «Роковых яйцах», на необычный эксперимент — операцию по превращению собаки в человека. По поводу дня операции рас­сказчик говорит: «И вот в этот ужасный день, еще утром, Ша­рика кольнуло предчувствие. Вследствие этого он вдруг заскучал и утренний завтрак… съел без всякого аппетита». Рассказчик на­зывает день ужасным. Можно полагать, что это мнение Шари­ка, и Булгаков просто использует довольно популярный лите­ратурный прием, показывая мир глазами героя, в данном слу­чае Шарика. Но это не совсем так. День назван довольно ужасным до того, как Шарика кольнуло предчувствие, и Бул­гаков внимательно и точно подбирает слова. Если бы он хотел сказать, что Шарик считал день ужасным, он так и сказал бы. И в начале повести «Роковые яйца» вечер называется злосчаст­ным, что также не мнение действующего лица.

С самого начала предчувствие простой дворняжки помогает понять, что эксперимент плох. Уже после операции из дневни­ка помощника профессора Преображенского Ивана Арнольдо­вича Борменталя мы узнаем, что на предложение последнего развить Шарикова «в очень высокую психическую личность» Преображенский просто хмыкает и отвечает зловещим тоном: «Вы думаете?» Его сомнения подробно объясняются в одном из разговоров ночью после того дня, когда Шариков получил имя и отчество. Преображенский говорит: «Старый осел Преобра­женский нарвался на этой операции, как третьекурсник. Прав­да, открытие получилось, вы сами знаете какое… но только имейте в виду, Иван Арнольдович, что единственным резуль­татом этого открытия будет то, что все мы будем иметь этого Шарикова вот где… Вы знаете, какую работу проделал, уму не­постижимо. И вот теперь спрашивается, зачем? Чтобы в один прекрасный день милейшего пса превратить в такую мразь, что волосы дыбом встают!». Самое главное здесь в том, что Преоб­раженский видит: он ошибся и сам виноват, что хотел сделать и сделал открытие, не думая о последствиях, в отличие от Пер­сикова, который не видел своей вины и, может быть, именно поэтому и был наказан. Преображенский вполне определенно и недвусмысленно заявляет: «Вот, доктор, что получается, когда исследователь вместо того, чтобы идти ощупью и параллельно с природой, форсирует вопрос и приподымает завесу! На, по­лучай Шарикова и ешь его с кашей». Эта мысль, безусловно, принадлежит не только профессору Преображенскому, но и са­мому Булгакову. Профессор Преображенский понимает: он не виноват, что в результате эксперимента получился такой нич­тожный человек, как Шариков, но профессор виноват в том, что сам эксперимент и его философское обоснование были на­правлены против природы.

Продолжение ниже

Для Булгакова операция Преображенского, открытие Перси­ковым «луча жизни», социальная революция, «вся эта соци­альная кутерьма (тоже своеобразный эксперимент) — вещи од­ного порядка, и в сущности похожи в стремлении искусственно, с помощью науки усовершенствовать человеческое общество и природу. Единственная разница между действиями Преображен­ского и Персикова в том, что первый сам делает операцию, а открытие второго использует Александр Семенович Рокк. Но ис­ходя из булгаковского понимания нравственности, это абсолют­но ничего не значит. Отвечает тот, кому принадлежит идея. Пер­сиков, кроме того, виноват еще и в том, что он, предвидя, как ученый, возможное бедствие, ничего не сделал для его предотв­ращения.

Иное отношение, как уже говорилось выше, к своему экс­перименту у профессора Преображенского. Нужно сказать, что он активно сопротивляется не только результату собственного эксперимента, но и тому, что происходит вокруг и с чем он не согласен. Его обличительные речи резки и остроумны, во многом попадают в точку, кажутся вполне актуальными и се­годня.

Закономерны сюжетные и смысловые параллели, проведен­ные современными исследователями между персонажем повес­ти М. Булгакова «Собачье сердце» Шариковым и Присыпкиным из широко известной пьесы В. Маяковского «Клоп» (1928-1929). Во многом сходны проблемы, волнующие писателей. Они выс­меивают в своих произведениях демагогию, невежество, хамст­во, стремление все «делить поровну», ничего не производя, только извлекая выгоду из своего «привилегированного» проле­тарского происхождения.

Устремления героев, изменения, происходящие с ними, передаются через ряд деталей, в том числе портретных.О пере­рождении Присыпкина говорит его отказ от прежнего имени и фамилии (теперь это Пьер Скрипкин) и замена одежды рабо­чего на нарядный костюми лакированныетуфли. Шариков пред­почитает необыкновенно нравившимся ему вначале галстуку ядовитой расцветки и сияющим штиблетам кожуи портфель. Социальный смысл этих деталей еще больше подчеркнут в пье­се Н. Эрдмана 20-х годов «Мандат». Герой этого произведения появляется в полувоенной форме и с мандатом,один вид которо­го гарантирует реальную власть. Таким образом, писатели по­чувствовали ту угрозу, которую несли культуре, стране агрес­сивно-невежественные присыпкины и шариковы, эти «порази­тельные паразиты», оказавшиеся у власти.

Каковы же перспективы очеловечивания, одушевления тех, кто на основании лишь «внешних мимикрийных признаков» ошибочно отнесен к «гомо сапиенс»?

В пьесе Маяковского вопрос о судьбе Присыпкина («обывателиуса вульгариса») перенесен в будущее и решается от име­ни коллектива- счастливых жителей федерации земли.

Заключительные сцены пьесы Н. Эрдмана показывают ра­зоблачение и крах надежд замаскировавшихся монархистов. Од­нако вопрос о последствиях усиления власти людей с мандатом таким финалом не снимается. Именно поэтому на протяжении всего действия внимание зрителя сосредоточено на двух эле­ментах декорации: военной фуражке и мандате, которые стано­вятся образами-символами, знаками приближения еще более сурового времени.

Вывод, к которому пришел М. Булгаков, довольно пессими­стичен. Шариков не способен к труду, он не хочет «учиться и стараться стать хоть сколько-нибудь приемлемым членом соци­ального общества», однако он уже «поступил на должность», и в руках «его появился револьвер… Эксперимент Преображенс­кого по форсированному созданию нового человека явно не удался, он нарушил законы, выработанные природой и обще­ством.